←К оглавлению |
Карлос Кастанеда – Дар Орла |
Мы с Ла Гордой пришли к полному согласию относительно того, что когда Зулейка обучила нас тонкостям сновидения, мы приняли как безоговорочный факт: правило – это карта; в нас скрыто другое осознание и есть возможность входить в это другое осознание. Дон Хуан выполнил предписание правила.
Согласно правилу, на следующем этапе ему следовало познакомить меня с Флориндой, единственной из женщин-воинов, с кем я ещё не встретился.
Дон Хуан сказал, что в её дом я должен войти сам, без него, потому что всё, что произойдёт между мной и Флориндой, никого другого не касается. Он добавил, что Флоринда будет моим личным гидом, как если бы я был таким же Нагвалем, как и он. У него были такие же отношения с тем женским воином партии его бенефактора, который соответствовал Флоринде.
Однажды дон Хуан оставил меня у дверей дома Нелиды, велев мне войти и сказав, что внутри меня ждёт Флоринда.
– Горд и счастлив познакомиться с Вами, – сказал я женщине, открывшей дверь.
– Я – Флоринда, – ответила она.
Мы молча смотрели друг на друга. Я был поражён. Моё осознание стало необычайно острым, никогда прежде я не испытывал подобного чувства.
– Красивое имя, – только и смог сказать я, желая сказать больше. Мягкое и протяжное произношение испанских гласных делало её имя текучим и звонким, особенно «и». Имя не было редким, просто я никогда не встречал никого, кто был бы самой сущностью своего имени. Стоявшая передо мной женщина подходила к этому имени, как будто его придумали специально для неё, или как если бы она сама подобрала себе личность под это имя.
Внешне она выглядела копией Нелиды, разве что казалась более уверенной в себе, более могущественной. Она была довольно высокой и худощавой, с оливковым оттенком кожи, как у жителей Средиземноморья. Испанка или, может быть, француженка. Она была немолода, но без всяких следов увядания. Её тело казалось гибким и подтянутым. Длинные ноги, угловатые черты лица, маленький рот, красивой формы нос, тёмные глаза и светлые волосы. Никаких складок, никаких морщин на лице. Она выглядела так, как будто притворялась старой.
Когда я впоследствии вспоминал об этой встрече, мне пришло в голову нечто совершенно постороннее, но уместное здесь. Однажды я видел в газете двадцатилетней давности фотографию молодой голливудской актрисы, снятой в роли женщины на двадцать лет старше её. Рядом с этим снимком был помещён современный, зафиксировавший облик актрисы после двадцати лет нелёгкой жизни. Флоринда напоминала первую фотографию этой актрисы – молодую женщину, игравшую роль пожилой.
– Ну и что мы имеем, – сказала она, осматривая меня. – Судя по твоему виду, негусто. Мягкий. Индульгирующий до мозга костей, вне всякого сомнения.
Её прямота напомнила мне дона Хуана, так же, как и внутренняя жизнь её глаз. Вспоминая о встречах с доном Хуаном на протяжении всех этих лет, я не могу вспомнить не единого случая, когда бы его глаза выглядели напряжёнными. В них нельзя было заметить никакого возбуждения. Это не значит, что глаза его были красивы внешне. Я видел немало красивых глаз, о которых, тем не менее, нечего было сказать, кроме того, что они красивы. Глаза же Флоринды, как и глаза дона Хуана, вызывали у меня ощущение, что они были свидетелями всего, чему только можно быть свидетелями; они были умиротворёнными, но не безразличными. Казалось, что её природный темперамент был как бы упрятан внутрь, со временем превратившись во что-то такое, что я мог бы назвать только внутренней жизнью.
Флоринда провела меня через жилую комнату дальше, на крытую веранду. Мы сели в удобные мягкие кресла. Её глаза, казалось, что-то искали на моём лице.
– Знаешь ли ты, кто я и что я должна для тебя сделать? – спросила она.
Я сказал, что всё, что мне известно об этом, не выходит за рамки сказанного мне доном Хуаном. Обращаясь к ней я назвал её доньей Флориндой.
– Не называй меня доньей Флориндой, – сказала она с детским жестом неудовольствия и раздражения. – Я ещё не настолько стара и даже не настолько респектабельна.
Я поинтересовался, как же мне к ней обращаться.
– Можно просто Флоринда. Относительно того, кто я такая, могу рассказать тебе прямо сейчас – я женский воин, знающий секреты сталкинга. А относительно того, что я должна буду для тебя сделать, могу сказать – я намерена научить тебя первым семи принципам сталкинга, первым трём правилам для сталкеров и первым трём манёврам сталкинга.
Затем она добавила, что для каждого воина является нормальным всё забывать, когда взаимодействия осуществляются на левой стороне, и что требуются годы, чтобы потом возвратиться к тому, чему она собирается меня научить. Она сказала, что её инструктаж – только начало, но что когда-нибудь она закончит моё обучение, но уже при других обстоятельствах.
Я спросил, не будет ли она возражать, если я начну задавать вопросы.
– Делай что хочешь, – сказала она. – Всё, что мне от тебя требуется, – твоё согласие на практику. В конце концов тебе известно всё, что мы собираемся обсуждать. Твоим недостатком является неуверенность в себе и то, что ты не хочешь признавать своё знание силой. Нагваль, будучи мужчиной, слишком подавлял тебя. Ты не можешь действовать самостоятельно. Только женщина может освободить тебя от этого.
Начну с того, что расскажу тебе историю своей жизни, и по ходу дела тебе многое станет ясно. Мне придётся рассказывать по частям, поэтому ты будешь приходить сюда довольно часто.
Её явное желание поведать мне свою биографию поразило меня как не соответствующее сдержанности всех остальных относительно своей личной жизни. После многих лет общения с ними я безоговорочно перенял у них это правило, и теперь её добровольное желание поделиться со мной интимными подробностями её жизненных странствий было совершенно мне непонятно. Такое заявление сразу же насторожило меня.
– Прости, – сказал я, – неужели ты действительно собираешься рассказать мне свою личную историю?
– А почему бы и нет? – ответила она вопросом на вопрос.
Я разразился длинным обстоятельным пояснением на тему того, что дон Хуан говорил мне об обволакивающей силе личной истории и о том, что каждому воину необходимо стереть её. Сказал и то, что он запретил мне когда-либо говорить о моей жизни.
Она звонко расхохоталась, как будто я её чем-то обрадовал.
– Это относится только к мужчинам, – сказала она. – Не-делание твоей личной жизни состоит в рассказывании бесконечных историй, в которых нет ни одного слова о тебе реальном. Видишь ли, быть мужчиной означает иметь за спиной солидную историю. У тебя есть семья, друзья, знакомые, и у каждого из них есть определённое представление о тебе. Быть мужчиной означает, что ты должен отчитываться, ты не можешь исчезнуть так просто. Для того, чтобы исчезнуть, тебе понадобилась уйма труда. Мой случай иной. Я женщина, и это даёт мне замечательное преимущество. Мне не надо отчитываться. Известно ли тебе, что женщинам не надо отчитываться?
– Я не знаю, что ты имеешь в виду под необходимостью отчитываться.
– Я хочу сказать, что женщина может легко исчезнуть, – сказала она. – Во всяком случае женщина может выйти замуж, она принадлежит мужу. В семье, где много детей, дочерей обычно рано сбрасывают со счетов, никто не рассчитывает на них, и есть шансы, что какая-нибудь из них исчезнет, не оставив следа. Их исчезновение воспринимается легко. Сын же, с другой стороны, – это некто, на кого делается ставка. Сыну не так легко ускользнуть. И даже если он это сделает, он оставит после себя следы. Сын чувствует вину за своё исчезновение, дочь – нет.
Когда Нагваль учил тебя держать язык за зубами относительно твоей личной жизни, он хотел помочь тебе преодолеть чувство, будто ты плохо поступил по отношению к своей семье и друзьям, которые так или иначе рассчитывали на тебя. После целой жизни борьбы воин-мужчина, конечно, стирает себя. Но эта борьба не проходит для него даром. Он становится скрытным, он всегда на страже самого себя. Женщине же не приходихся преодолевать эти трудности. Женщина всегда готова раствориться в воздухе. Более того, именно этого от неё и ожидают.
Поскольку я – женщина, я не склонна к скрытности. Мне до неё нет дела. Скрытность – это та цена, которую вам, мужчинам, приходится платить за то, что вы имеете значение для общества. Это борьба только для мужчин, потому что они не хотят стирать себя и находят разные смешные способы, чтобы как-нибудь выделиться. Возьми, например, себя. Ты повсюду разъезжаешь и читаешь лекции.
Интереснейшим образом Флоринда заставила меня нервничать. В её присутствии я чувствовал странное беспокойство. Я без колебания признавал, что дон Хуан и Сильвио Мануэль вгоняют меня в нервную дрожь, но то было совсем другое чувство. Фактически я боялся их, особенно Сильвио Мануэля. Он ужасал меня, но я научился уживаться со своим ужасом.
Флоринда же меня не пугала. Моя нервозность скорее была следствием моей раздражённости, опаски по отношению к её духовной живости. Она не смотрела на меня столь пристально, как это делали дон Хуан и Сильвио Мануэль. Те всегда фиксировали на мне свой взгляд, пока я не отводил глаза в знак покорности. Флоринда только поглядывала на меня. Её взгляд постоянно переходил с одного объекта на другой. Она, казалось, рассматривала не только глаза, но и каждый участок моего лица и тела. Разговаривая, она бросала быстрые взгляды то на моё лицо, то на руки, то на свои ноги, то на потолок.
– Я вызываю у тебя чувство неловкости, да? – спросила она.
Её вопрос застал меня врасплох. Но её тон не был угрожающим и я засмеялся.
– Да, – сказал я.
– О! Это совершенно понятно, – сказала она. – Ты привык быть мужчиной. Женщина для тебя – нечто, созданное для твоего удобства. Женщина для тебя глупа. А тот факт, что ты мужчина и Нагваль, ещё больше всё осложняет.
Я почувствовал необходимость защищаться. Я подумал, что эта дама слишком скора в своих суждениях, и собрался было высказать ей это. Я начал длинную фразу, но споткнулся почти немедленно, услышав её смех. Это был весёлый молодой смех. Дон Хуан и дон Хенаро всё время смеялись надо мной, и их смех был таким же молодым, но у Флоринды была иная вибрация. В её смехе не было спешки, не было давления.
– Я думаю, нам лучше войти внутрь, – сказала она, – там нас , ничто не будет отвлекать. Нагваль Хуан Матус уже водил тебя повсюду, показывая мир. Это было важно для того, что он должен был тебе говорить. Я должна говорить о вещах, которые требуют иной обстановки.
Мы сели на кожаную кушетку в нише веранды. В помещении я чувствовал себя лучше. Она сразу начала рассказывать о своей жизни.
Она сказала, что родилась в довольно большом мексиканском городе в богатой семье, и, поскольку она была единственным ребёнком, родители баловали её с самого рождения. Без малейшей ложной скромности Флоринда сказала, что всегда осознавала свою красоту, и добавила, что красота – это демон, который множится и процветает при наличии поклонения. Она заверила меня, что может без тени сомнения заявить, что одолеть этого демона труднее всего и что если я посмотрю вокруг на тех, кто красив, то обнаружу самых искалеченных существ, каких только можно вообразить.
Я не хотел с ней спорить, хотя мне очень хотелось сказать ей, что она несколько догматична. Уловив, должно быть, моё чувство, она подмигнула мне.
– Они искалечены, лучше не спорь, – продолжала она, – испытай их. Посмей не согласиться с их представлением о себе как о красивых и потому значительных, и сразу увидишь, что я имею в виду.
Она сказала, что вряд ли может винить своих родителей или саму себя за своё поведение. Все вокруг неё, словно сговорившись, с самого младенчества давали ей возможность чувствовать себя значительной и уникальной.
Затем она сообщила, что ещё в отрочестве наслаждалась вниманием и связями с несколькими любовниками. В 18 лет она обстоятельно выбрала себе наилучшего мужа из одиннадцати серьёзных поклонников и вышла замуж за Селестино, человека с большими средствами, который был старше её на пятнадцать лет.
Свою замужнюю жизнь Флоринда описывала как рай на земле. К огромному кругу её друзей добавились друзья Селестино, и в результате жизнь для неё превратилась в большой непрекращающийся праздник.
Однако её блаженство длилось только шесть месяцев, пролетевших незаметно. Всё пришло к внезапному и жестокому концу, когда она заболела ужасной, загадочной, угрожающей болезнью. Её левая стопа, икра и колено начали раздуваться, уничтожив прекрасные очертания ноги. Опухоль настолько разрослась, что на ноге начала лопаться кожа. Вся нога ниже колена покрылась язвами и гнойными выделениями. Кожа отвердела, заболевание было диагностировано как слоновья болезнь. Доктора пытались облегчить её состояние, но их попытки были неуклюжими и болезненными, и в конце концов решили, что только Европа, где медицинские центры более развиты, может её исцелить. Эти три месяца для Флоринды стали адом. В отчаянии она думала, что лучше умереть, чем продолжать такие мучения. Её страдания были так трогательны, что однажды девушка-служанка, будучи не в силах выносить их, призналась ей, что была подкуплена прежней любовницей Селестино, чтобы подложить ей в пищу яд, приготовленный магами. Для искупления своей вины служанка пообещала отвести её к знахарке, которая, по слухам, является единственным человеком, способным обезвредить этот яд.
Флоринда усмехнулась, вспомнив свои затруднения. Она была воспитана ревностной католичкой, не верила в колдовство и индейских знахарей. Однако боль была настолько сильна, а положение – так серьёзно, что она была готова на всё. Селестино категорически возражал. Он хотел сдать служанку властям. Флоринда вмешалась – не столько из жалости, сколько из опасения, что в одиночку она не найдёт знахарку.
Внезапно Флоринда встала. Она сказала, что мне пора уезжать, взяла за руку и проводила к двери, как если бы я был старым и дорогим другом. Она объяснила, что я выдохся, потому что находиться в левостороннем осознании – значит быть в особом и неустойчивом состоянии, пользоваться которым нужно с перерывами. Это, конечно, не состояние силы. Доказательством было хотя бы то, что однажды я чуть не умер. Сильвио Мануэль попытался подстегнуть моё второе внимание, заставляя меня смело входить в него. Она сказала, что на Земле не существует такого способа приказать кому-либо или самому себе накапливать знания. Дело это медленное, и наше тело в надлежащее время и при надлежащих обстоятельствах безупречности само ускоряет накопление знания, без вмешательства желания.
Некоторое время мы стояли у входной двери, обмениваясь тривиальными любезностями. Внезапно она сказала, что причина, по которой Нагваль Хуан Матус привёл меня к ней, состоит не только в её осведомлённости, но и в том, что его время пребывания на Земле подошло к концу. Две формы инструктажа, которые я должен был получить в соответствии с планом Сильвио Мануэля, были уже завершены. Всё, что осталось пока не сделанным, – это то, что она собирается мне сказать. Она подчеркнула, что в действительности это не совсем инструктаж, а, скорее, установление связи между нами.
В следующий раз дон Хуан привёл меня к Флоринде и перед тем, как оставить у дверей, повторил мне то, что я уже от неё слышал, – что приближается время, когда он и его партия войдут в третье внимание. Не успел я задать ему вопрос, как он втолкнул меня внутрь дома. Его толчок перенёс меня не только в дом, но и в моё самое острое состояние осознания. Я увидел стену тумана.
Флоринда стояла в гостиной, как бы ожидая, когда дон Хуан втолкнёт меня. Она взяла меня за руку и спокойно провела в жилую комнату. Я хотел начать разговор, но не мог говорить. Она объяснила, что толчок безупречного воина, подобного Нагвалю Хуану Матусу, может вызвать перемещение в другую область осознания. Она сказала, что я всё время ошибался, считая, будто эта процедура важна сама по себе. Процедура вталкивания воина в другое состояние осознания применима только тогда, когда оба участника, и особенно толкающий, безупречны и обладают личной силой.
Тот факт, что я увидел стену тумана, вызвал своеобразную физическую нервозность – моё тело неудержимо дрожало. Флоринда сказала, что моё тело дрожит, потому что оно привыкло к активности во время пребывания в этом состоянии осознания, но что подобным же образом моё тело может научиться фокусировать всё своё самое острое внимание на том, что говорится, а не на том, что делается.
Она сказала, что введение в левостороннее осознание является своего рода ставкой на будущее. Заставляя меня входить в состояние повышенного осознания и позволяя взаимодействовать со своими воинами только тогда, когда я нахожусь в этом состоянии, Нагваль получает уверенность, что в будущем у меня будет ступенька, на которую я смогу встать. По мнению Флоринды, его стратегия состояла в выращивании небольшой части «другого я» с намеренным её наполнением воспоминаниями о взаимодействиях. Это забудется, чтобы когда-нибудь впоследствии всплыть на поверхность и послужить отправной точкой для путешествия в неизмеримую безбрежность «другого я».
Поскольку я сильно нервничал, она предложила успокоить меня, продолжив рассказ о своей жизни, который в действительности являлся не историей её жизни в мире как женщины, а повествованием о том, как богатой, избалованной никчёмности помогли стать воином.
Как только она решила навестить знахарку, остановить её было уже нельзя. Она отправилась на носилках, которые несли четверо слуг-мужчин в сопровождении служанки в двухдневное путешествие, изменившее весь ход её жизни. Дороги не было. Они шли по горам, и иногда мужчинам приходилось нести её на спине.
К дому знахарки они прибыли в сумерках. Место было хорошо освещено, в доме находилось множество людей. Какой-то обходительный старик сообщил ей, что знахарка поехала лечить пациента и вернётся через день. Этот человек, казалось, был прекрасно осведомлён о деятельности знахарки, и Флоринде было легко разговаривать с ним. Он был заботлив и признался, что тоже является пациентом. Свою болезнь он описал как неизлечимое состояние, заставляющее его забыть весь мир. Они дружески проболтали допоздна. Старик был настолько внимателен, что даже уступил ей свою постель, чтобы она могла отдохнуть и подождать возвращения знахарки.
Наутро она проснулась от острой боли в ноге. Какая-то женщина касалась её ноги, нажимая на неё кусочком отполированного дерева.
– Знахарка была очень симпатичной женщиной, – продолжала Флоринда. – Она взглянула на мою ногу и покачала головой, сказав: – «Я знаю, кто это сделал. Должно быть, ему хорошо заплатили, или же он убеждён, что ты – совершенно бесполезное человеческое существо. Как ты думаешь, какое из этих двух мнений вернее?»
Флоринда засмеялась. Она приняла тогда знахарку за сумасшедшую или грубую и невоспитанную бабу. Она представить себе не могла, чтобы кто-нибудь в мире мог поверить, будто она – бесполезное человеческое существо. Несмотря на испытываемую ею жуткую боль, она многословно дала понять этой женщине, что является богатой и важной персоной, посмеяться над которой никому и в голову не придёт.
Флоринда сказала, что знахарка сразу изменила своё отношение к ней. Она как будто испугалась и начала обращаться к ней уважительно «мисси», встала со стула и выпроводила всех из комнаты. Когда они остались одни, знахарка уселась Флоринде на грудь и перегнула её голову через край кровати. Флоринда отбивалась, думая, что её хотят убить. Она пыталась закричать, но знахарка быстро накинула ей на голову одеяло и заткнула нос. Ей пришлось дышать открытым ртом, чтобы не задохнуться. Чем больше Флоринде сдавливали грудь, тем сильнее она открывала рот. Когда она поняла, что знахарка делает на самом деле, она уже выпила всю гадко пахнущую жидкость, содержащуюся в большой бутылке, которую знахарка сунула ей в рот. Флоринда обратила внимание, что знахарка так хорошо манипулировала ею, что она даже не захлебнулась, хотя её голова свисала с края кровати.
– Я выпила так много снадобья, что мне чуть не стало плохо. Она усадила меня и, не мигая, смотрела мне в глаза. Я хотела сунуть пальцы в рот, чтобы вызвать рвоту. Она отхлестала меня по щекам, пока мои губы не стали кровоточить. Индеанка бьёт меня по лицу! Разбивает губы в кровь! Ни отец, ни мать никогда меня пальцем не тронули. Моё изумление было так велико, что я забыла о неудобстве в желудке.
Она позвала моих людей и велела им нести меня домой. Затем наклонилась к самому моему уху.
– Если ты не вернёшься через девять дней, ты, ишачья задница, раздуешься, как жаба, и будешь умолять Бога о смерти.
Флоринда сказала, что жидкость вызвала у неё раздражение в горле. Она не могла сказать ни слова. Это, однако, оказалось наименьшим из её огорчений. Когда она добралась до дома, Селестино был уже вне себя, поджидая её. Не имея возможности говорить, она могла лишь наблюдать за ним. Она заметила, что его злость никак не связана с огорчением из-за её здоровья, она связана с высоким положением, которое он занимал в обществе. Он был не в состоянии перенести того, что его друзья могут узнать, что он обращался к индейским знахарям. Он был в ярости, вопя, что собирается подать жалобу армейскому начальству, взять солдат, поймать знахарку и привезти её в город, чтобы её отхлестали кнутами и бросили в тюрьму. Это не было пустой угрозой. Он действительно надавил на военное начальство, чтобы за знахаркой выслали отряд. Несколько дней спустя солдаты вернулись, сообщив, что женщина пропала.
Служанка успокоила Флоринду, сказав, что знахарка будет ждать её, если она вернётся назад. Хотя воспаление в горле было таким сильным, что она не могла есть твёрдой пищи, Флоринда не могла дождаться дня, когда ей нужно будет навестить знахарку. Боль в ноге стала меньше!
Когда она сообщила Селестино о своих намерениях, он настолько разъярился, что нанял себе помощников, чтобы самолично положить конец этой чертовщине. С тремя верными людьми он отправился верхом впереди неё.
Когда Флоринда прибыла к дому знахарки, ожидая увидеть её жертвой, она обнаружила Селестино, сидевшего в одиночестве. Он отправил своих людей в три ближайшие селения, приказав привести знахарку силой. Флоринда увидела старика, встреченного ею здесь в прошлый раз. Он пытался успокоить её мужа, уверяя, что кто-нибудь из его посыльных обязательно вернётся вместе с женщиной.
Как только Флоринду положили на крыльцо в переднем дворике, знахарка сразу вышла из дома. Она начала оскорблять Селестино, выкрикивая всякие обидные вещи, пока он не пришёл в такую ярость, что бросился на неё с кулаками. Старик стал удерживать его и просить не трогать женщину. Он встал на колени, говоря, что это старая женщина. Селестино не обращал на это никакого внимания. Он сказал, что собирается отхлестать её нагайкой, несмотря на её возраст. Он подошёл, чтобы схватить её, но внезапно замер на месте. Шестеро страшного вида мужчин вышли из кустов, размахивая мачете. Страх приковал Селестино к месту. Он посерел. Знахарка подошла к нему и сказала, что либо он добровольно позволит отхлестать себя нагайкой по ягодицам, либо будет разрублен на куски её помощниками. Несмотря на свою гордость, он покорно согласился, чтобы его наказали. За несколько секунд знахарка превратила его в беспомощного человека. Она смеялась ему в лицо, зная, что он бессилен. Он попался в её ловушку, как беспечный дурак, каким он и был, потеряв чувство реальности из-за преувеличенного представления о собственной значимости.
Флоринда взглянула на меня и улыбнулась. Немного помолчав, она продолжила:
– Первым принципом искусства сталкинга является то, что воин сам выбирает себе место для битвы. Воин никогда не вступает в битву, не зная окружающей обстановки. Своей битвой с Селестино знахарка продемонстрировала мне первый принцип сталкинга. Затем она подошла к тому месту, где я лежала. Я плакала. Это было единственное, что я могла делать. Она, казалось, сочувствовала мне. Подоткнув одеяло вокруг моих плеч, она улыбнулась и подмигнула мне.
– Дело ещё не окончено, ишачья задница, – сказала она. – Возвращайся так быстро, как только сможешь, если хочешь жить, но не приводи больше с собой своего хозяина, ты, маленькая шлюшка. Приходи только с теми, кто абсолютно необходим.
По молчанию Флоринды я понял, что она ждёт моих замечаний.
– Отбросить всё, что не является необходимым, – вот второй принцип искусства сталкинга, – изрекла она, не дав мне раскрыть рта.
Её рассказ так сильно захватил меня, что я не заметил, как исчезла стена тумана. Я просто осознал, что её больше нет. Флоринда поднялась со стула и повела меня к двери. Некоторое время мы постояли, как и после нашей первой встречи.
Флоринда сказала, что злость Селестино позволила знахарке указать её телу, а не рассудку, первых три предписания для сталкера. Несмотря на то, что её ум был полностью сфокусирован на ней самой, поскольку для неё не существовало ничего, кроме её физической боли и страха утратить свою красоту, её тело всё же запомнило всё случившееся и в дальнейшем нуждалось лишь в напоминании, чтобы расставить всё по своим местам. – Для воина мир не является подушкой, чтобы смягчить толчки, поэтому он должен иметь правила, – продолжала она. – Однако правило сталкеров приложимо ко всем.
Раздражение Селестино стало началом его развенчания и началом моего инструктажа по освобождению. Его собственная значительность, бывшая в такой же степени и моей, заставляла нас обоих верить в то, что мы практически превыше всех в мире. Знахарка же свела нас к тому, чем мы были в действительности, – к нулю.
Первое предписание правила состоит в том, что всё, окружающее нас, является непостижимой тайной.
Второе предписание правила состоит в том, что мы должны пытаться раскрыть эту тайну, даже не надеясь добиться этого.
Третье предписание состоит в том, что воин, зная о непостижимой тайне окружающего мира и о своём долге пытаться раскрыть её, занимает своё законное место среди тайн и сам себя рассматривает как одну из них. Следовательно, воин не знает конца тайны бытия, будь то тайна бытия камешка, муравья или его самого. Каждый равен всему остальному.
Последовало длительное вынужденное молчание. Флоринда улыбнулась, играя кончиком своей косы. Он сказала, что с меня довольно.
Когда я в третий раз приехал к Флоринде, дон Хуан не оставил меня у дверей, а вошёл вместе со мной. Все члены его партии собрались в этом доме и приветствовали меня, как будто я возвратился после долгого путешествия. Это было исключительное событие. Оно соединило Флоринду со всеми нами, поскольку она впервые находилась с ними в моём присутствии.
Когда я на следующий раз приехал к Флоринде, дон Хуан неожиданно толкнул меня, как он делал это раньше. Мое потрясение не знало границ. Флоринда ожидала меня в гостиной. Я мгновенно вошёл в то состояние, когда видна стена тумана.
– Я рассказывала тебе, как мне показали принципы искусства сталкинга, – сказала она, как только мы уселись на кушетке в её жилой комнате. – Теперь ты должен сделать то же самое для меня. Как тебе их показывал дон Хуан Матус?
Я ответил, что сразу вспомнить не могу. Мне нужно подумать, а думать я не могу – моё тело испугано.
– Не усложняй, – сказала она повелительным тоном, – стремись к тому, чтобы всё было простым. Приложи всю силу своей концентрации и реши, вступать или не вступать в битву, потому что любая битва – это борьба за собственную жизнь. Это – третий принцип искусства сталкинга. Воин должен хотеть и быть готовым стоять до конца здесь и сейчас. Но не как попало.
Я просто не мог собраться с мыслями. Я прилёг на кушетку, вытянув ноги, и глубоко вздохнул, чтобы расслабить середину тела, которая, казалось, была завязана в узел.
– Хорошо, – сказала Флоринда, – я вижу, ты применяешь четвёртый принцип искусства сталкинга. Расслабься, отступись от себя, ничего не бойся. Только тогда силы, ведущие нас, откроют нам дорогу и помогут нам. Только тогда.
Я попытался вспомнить, как дон Хуан показывал мне принципы сталкинга. По какой-то необъяснимой причине мои мысли отказывались сосредоточиться на моём прежнем опыте. Дон Хуан казался мне смутным воспоминанием. Я поднялся и стал осматриваться по сторонам.
Комната, в которой мы находились, была хорошо обставлена. Пол покрывали жёлтые плитки. В их расположении чувствовалась рука мастера. Я собирался осмотреть мебель и пошёл в направлении красивого тёмно-коричневого стола. Флоринда подбежала и сильно встряхнула меня.
– Ты правильно применил пятый принцип искусства сталкинга, – сказала она. – Теперь не давай себе уйти в сторону.
– Что это за пятый принцип? – спросил я.
– Встречаясь с неожиданным и непонятным и не зная, что с этим делать, воин на какое-то время отступает, позволяя своим мыслям бродить бесцельно. Воин занимается чем-то другим. Тут годится всёе, что угодно.
Именно это ты сейчас и сделал, а теперь тебе следует применить шестой принцип: воин сжимает время, даже мгновения идут в счёт. В битве за собственную жизнь секунда – это вечность, которая может решить исход сражения. Воин нацелен на успех, поэтому он экономит время, не теряя ни мгновения.
Внезапно шквал воспоминаний ворвался в моё сознание. Я возбуждённо сказал Флоринде, что, конечно же, могу вспомнить, когда дон Хуан впервые ознакомил меня с этими принципами. Флоринда приложила палец к губам жестом, требующим молчания. Она сказала, что в её планы входило лишь разбудить мою память – на самом деле она не хочет, чтобы я делился с ней своими воспоминаниями.
Флоринда продолжила своё повествование. Она сказала, что знахарка велела ей ещё раз прийти к ней без Селестино и дала выпить состав, который почти мгновенно уменьшил её боль. Затем она прошептала, что Флоринда должна сама принять мгновенное решение, что она должна занять свой ум чем угодно, но как только решение будет принято, ей не следует терять ни секунды.
Дома она заявила о своём желании вернуться назад. Селестино ничего возразить не мог, потому что её решимость была непоколебима.
– Почти сразу я отправилась к знахарке, – продолжала Флоринда. – На этот раз мы ехали на лошадях. Я взяла с собой своих доверенных слуг: служанку, давшую мне яд, и мужчину, чтобы присматривать за лошадьми. При переходе через горы нам пришлось нелегко. Лошади нервничали из-за запаха моей ноги. Сама того не сознавая, я применила третий принцип искусства сталкера.
Я подвела свою жизнь, или то, что от неё осталось, к новому рубежу. Я хотела и была готова умереть. Для меня это не было таким уж большим решением, потому что я и так умирала. Правильно говорят, что когда умираешь и уже наполовину мёртв, как в моём случае, и когда это приносит скорее неудобство, чем боль, появляется склонность к лени и слабости, исключающая какое бы то ни было усилие.
Я оставалась в доме знахарки в течение шести дней. Уже на второй день я чувствовала себя лучше. Опухоль начала спадать. Выделения из ноги прекратились. Боль стихла, и только когда я пыталась ходить, чувствовалась слабость в коленях.
На шестой день она взяла меня в свою комнату и была очень заботлива со мной. Оказывая мне всяческое внимание, она усадила меня на постель и подала кофе. Сама она уселась на полу у моих ног лицом ко мне. Сказанное ею я могу вспомнить дословно: «Ты очень больна, и только я могу тебя вылечить. Если я этого не сделаю, ты умрёшь такой смертью, что и представить себе невозможно. Поскольку ты глупа, ты предпочтешь горький конец. С другой стороны, я могу вылечить тебя в один день, но не сделаю этого. Ты будешь приходить сюда до тех пор, пока не поймёшь того, что я тебе показываю. Только тогда я излечу тебя полностью. Если я сделаю иначе, то ты, будучи глупой, никогда сюда не придёшь».
Знахарка с огромным терпением объяснила ей нюансы своего решения помочь ей. Флоринда не поняла ни слова. Эти подробности заставили её ещё больше увериться в том, что знахарка несколько не в себе.
Когда знахарка сообразила, что до Флоринды ничего не доходит, она стала более суровой и заставляла её повторять, как ребёнка, что без помощи знахарки её жизнь кончена и что она, знахарка, может прекратить лечение и оставить её умирать. В конце концов женщина потеряла терпение, когда Флоринда начала упрашивать её побыстрее закончить лечение, и отослала её домой к семье. Знахарка подняла бутыль с лекарством, разбила её о землю и заявила Флоринде, что больше знать её не хочет.
Тогда Флоринда заплакала – это были единственные настоящие слёзы в её жизни. Она сказала знахарке, что хочет только одного –быть здоровой и что она более чем согласна заплатить за это. Женщина ответила, что плата деньгами уже опоздала и что единственное, чего она хочет, – это её внимания, а не денег.
Флоринда призналась мне, что всю жизнь она добивалась того, чего хотела. Она знала, что значит быть упрямой. Поэтому она заговорила о том, что к знахарке обращались тысячи пациентов, таких же полумёртвых, как она, и что знахарка брала их деньги. Почему же её случай другой? Флоринде ничего не сказало объяснение женщины, что, будучи видящей, она видела светящееся тело Флоринды, и это тело в точности такое, как у знахарки. Флоринда решила, что она наверняка сошла с ума, раз не понимает, что между ними целая пропасть различий. Знахарка была грубой индеанкой, необразованной и примитивной, в то время как Флоринда была богатой, красивой и белой.
Флоринда поинтересовалась, что та собиралась с ней делать. Знахарка ответила, что ей поручено вылечить её, а затем обучить чему-то очень важному. Флоринда спросила, кто это поручил. Женщина сказала, что поручил Орёл, – этот ответ окончательно убедил Флоринду в том, что женщина спятила. И всё же Флоринда не видела никакого способа противиться требованиям знахарки. Она сказала ей, что согласна делать всё, что угодно.
Женщина мгновенно изменила своё отношение к ней, дала Флоринде с собой снадобье и велела возвращаться, как только она сможет.
– Как ты знаешь сам, учитель должен применить к ученику трюк. Она использовала трюк с моей болезнью. Она была права, я представляла собой такую идиотку, что если бы она меня вылечила сразу, то я вернулась бы к своей глупой жизни, как будто со мной ничего не случилось. Разве все мы поступаем не так же?
Флоринда вернулась на следующей неделе. Когда она подъезжала, её приветствовал старик, которого она встречала раньше. Он заговорил с ней, как будто они были старинными друзьями, и сказал, что знахарка на несколько дней уехала, но оставила для неё лекарство – на тот случай, если она появится. Он сообщил Флоринде по-дружески, но с металлом в голосе, что у неё есть только два варианта – либо вернуться домой в состоянии гораздо худшем из-за утомительного путешествия, либо в точности следовать тщательно разработанным инструкциям знахарки. Он добавил, что если она решит остаться и начать лечение прямо сейчас, то через три-четыре месяца она будет совершенно здоровой. Здесь, однако, есть трудность: если она решит остаться, то ей придётся пробыть в доме знахарки восемь следующих дней, а поэтому слуг надо отослать домой.
Флоринда сказала, что решать тут нечего – она остаётся. Старик немедленно дал ей настой трав, оставленный знахаркой для неё. Он просидел с ней большую часть ночи, поддерживая её беседой: и его плавная речь пробуждала во Флоринде оптимизм и доверие.
Двое её слуг уехали на следующее утро. Флоринда совсем не боялась. Она глубоко доверяла старику. Он сказал ей, что должен построить ящик для её лечения в соответствии с инструкциями знахарки. Он усадил её на низкий стульчик, установленный в центре открытого места, лишённого всякой растительности. Пока она сидела там, старик познакомил её с тремя молодыми людьми, являвшимися, по его словам, его помощниками. Двое были индейцами, третий – белый.
Им четверым понадобилось меньше часа, чтобы соорудить ящик вокруг стула, на котором сидела Флоринда. Когда рни закончили, она оказалась замурованной в ящике, крышка которого имела решётку для вентиляции. Одна из его сторон висела на петлях и служила дверью. Старик открыл дверь и помог Флоринде выйти оттуда. Он привёл её в дом и попросил помочь приготовить для неё лекарство, чтобы иметь его под рукой к тому времени, когда вернётся знахарка.
Флоринда была поражена тем, как он работал. Сначала он приготовил отвар из растений с затхлым запахом и ведро горячей жидкости. Затем предложил, чтобы для удобства она погрузила ногу в ведро и, если пожелает, выпила приготовленное им лекарство, пока оно не потеряло силу. Флоринда молча повиновалась. После этого она испытала значительное облегчение.
Затем старик выделил ей комнату и велел молодым людям поставить ящик внутри комнаты. Он сказал, что пройдёт несколько дней, прежде чем знахарка вернётся, и тем временем ей следует тщательно выполнять. все её инструкции. Она согласилась, и он вытащил список заданий. В нём, помимо прочего, ей предписывалось много ходить пешком с целью сбора лекарственных растений для её целительного снадобья и оказывать помощь в его приготовлении.
Флоринда сказала, что провела там двенадцать дней вместо восьми, потому что её слуги задержались из-за проливных дождей. Только на десятый день она обнаружила, что знахарка никуда не уезжала и что подлинным целителем был старик.
Флоринда смеялась, описывая своё потрясение. Старик заманил её в ловушку активного участия в собственном исцелении. Более того, под предлогом, что этого требует знахарка, он ежедневно держал её в ящике по крайней мере по шесть часов для того, чтобы выполнить особое задание, которое он называл «перепросмотром».
В этом месте своего рассказа Флоринда внимательно осмотрела меня и заключила, что с меня достаточно и что мне пора уходить.
При нашей последующей встрече она объяснила, что старик был её бенефактором и что она была первым сталкером, которого женщины из партии бенефактора нашли для Нагваля Хуана Матуса, но тогда ничего этого она не знала. Несмотря на то, что бенефактор сместил ей уровни осознания и открыл смысл происходящего, это оказалось бесполезным. Она была взращена, чтобы быть красивой, и это создавало вокруг неё такой непроницаемый щит, что она не поддалась переменам.
Её бенефактор пришёл к выводу, что ей нужно время. Он разработал план, чтобы вывести Селестино на поле битвы Флоринды. Он дал ей возможность увидеть в личности Селестино такие вещи, о которых она знала сама, но не имела мужества открыто на них посмотреть. У Селестино было сильное чувство собственности, относящееся ко всему, чем он владел. Среди его владений и богатства Флоринда занимала очень важное место. Его заставили поступиться своей гордостью, унизив, когда он попал в руки знахарки, и уязвив тем, что, хотя он и считал знахарку шарлатанкой, Флоринда действительно поправлялась. Он ждал своего часа, когда лечение будет закончено, чтобы отомстить.
Флоринда сказала, что её бенефактор знал об опасности того, что, в случае быстрого выздоровления, Селестино может решить, коль скоро именно он принимает решения в семье, будто Флоринде больше не нужно видеть своего лекаря. Бенефактор дал ей особый настой, чтобы смазывать им другую ногу. Настой был очень терпким и вызывал раздражение на коже, напоминавшее распространение болезни. Бенефактор посоветовал ей пользоваться раствором каждый раз, когда ей захочется поехать повидать его, даже если она и не будет нуждаться в лечении.
По словам Флоринды, на лечение ушёл год. За это время бенефактор познакомил её с правилом и муштровал, как солдата, в искусстве сталкинга. Он заставлял её применять принципы сталкинга ко всему, чем она занималась ежедневно, начиная с самого малого и не пропуская ничего в жизни.
За этот год её познакомили с Нагвалем Хуаном Матусом, которого она описала как очень умного и вдумчивого, но всё ещё самого ненадёжного и ужасающего человека, которого она когда-либо встречала. Она сказала, что Нагваль помог ей бежать от Селестино. Он и Сильвио Мануэль украдкой вывезли её из города через полицейские и военные кордоны. Селестино подал жалобу в суд по поводу её побега и, будучи влиятельным человеком, использовал все свои ресурсы, чтобы помешать ей покинуть его. Из-за этого её бенефактор был вынужден переехать в другую часть Мексики, а она, спрятавшись, несколько лет пребывала в его доме. Такое положение устраивало Флоринду, поскольку она должна была выполнить задачу перепросмотра, а для этого нуждалась в абсолютной тишине и одиночестве.
Она объяснила, что перепросмотр является основной силой сталкера, так же как тело сновидения является основной силой сновидящих. Перепросмотр состоит из анализа своей собственной жизни вплоть до самых незначительных деталей. Таким образом, её бенефактор дал ей ящик как средство и как символ. Это было средство, которое должно было позволить ей научиться концентрации, потому что ей придётся сидеть там долгие годы, пока вся жизнь не пройдёт у неё перед глазами, и одновременно это был символ – символ узости границ нашей личности. Её бенефактор сказал, что когда она закончит свой перепросмотр, то разломает ящик, символизируя этим, что она больше не связана ограничениями собственной личности.
Она сказала, что сталкеры пользуются ящиками или земляными гробами для того, чтобы зарываться в них, пока они вновь переживают, а не просто просматривают, каждое мгновение своей жизни. Причина, по которой сталкеры должны просматривать свою жизнь так подробно, состоит в том, что дар Орла человеку включает в себя его согласие принять вместо настоящего осознания суррогат, если такой суррогат окажется совершенной копией. Флоринда объяснила, что, поскольку осознание является пищей Орла, Орёл может удовлетвориться лишь в совершенстве выполненным перепросмотром вместо осознания.
Затем Флоринда сообщила мне основы перепросмотра. Она сказала, что первая стадия – это краткий учёт всех случаев нашей жизни, которые явным образом подлежат перепросмотру. Вторая стадия – это более полный перепросмотр, начинающийся систематически с точки, которой может быть момент, предшествовавший тому, когда сталкер сел в ящик, и теоретически может простираться вплоть до рождения человека.
Она заверила меня, что совершенный перепросмотр может изменить воина настолько же, если не больше, как и полный контроль над телом сновидения. В этом смысле как искусство сновидения, так и искусство сталкинга ведут к одному и тому же – ко входу в третье внимание. Для воина, однако, важно знать и практиковать как то, так и другое. Она сказала, что женщинам требуются разные конфигурации светящегося тела для того, чтобы добиться мастерства в одном или в другом. Мужчины же, с другой стороны, могут делать и то, и другое довольно легко, но они никогда не способны достичь такого уровня мастерства, которого в каждом искусстве достигают женщины.
Флоринда объяснила, что ключевым моментом перепросмотра является дыхание. Дыхание для неё стало магическим, потому что это функция, поддерживающая жизнь. Она сказала, что пересматривать легко, если уменьшить сферу стимуляции вокруг тела. В этом и состоял смысл ящика. Затем дыхание будет выносить на поверхность всё более и более глубокие воспоминания. Теоретически сталкеры могут вспомнить каждое чувство, которое они испытали в своей жизни, а этот процесс у них начинается с дыхания. Она предупредила меня, что те вещи, которым она меня учит, являются лишь предварительными и что в другое время и в другой обстановке она научит меня тонкостям.
Она сказала, что её бенефактор велел ей написать список тех событий, которые ей надо пережить повторно. Он сообщил, что процедура начинается с правильного дыхания. Сталкер начинает с того, что его подбородок лежит на правом плече, и по мере медленного вдоха он поворачивает голову по дуге на 180 градусов. Вдох заканчивается, когда подбородок укладывается на левое плечо. После того как вдох окончен, голова возвращается в первоначальное положение в расслабленном состоянии. Выдыхает же сталкер, глядя прямо перед собой.
Затем сталкер берёт событие, стоящее в его списке на первом месте, и вспоминает его до тех пор, пока в памяти не всплывут все чувства, которые это событие вызвало. Когда сталкер вспомнит все эти чувства, он делает медленный вдох, перемещая голову с правого плеча на левое. Смысл этого вдоха состоит в том, чтобы восстановить энергию. Флоринда сказала, что светящееся тело постоянно создаёт паутинообразные нити, выходящие из светящейся массы под воздействием разного рода эмоций. Поэтому каждая ситуация взаимодействия или ситуация, в которой задействованы чувства, потенциально опустошительна для светящегося тела. Вдыхая справа налево при воспоминании чувства, сталкер, используя энергию дыхания, подбирает нити, оставленные им позади. Сразу за этим следует выдох слева направо. При помощи него сталкер освобождается от тех нитей, которые оставили в нём другие светящиеся тела, участвовавшие в припоминаемом событии.
Она сказала, что это – обязательная подготовительная ступень сталкинга, через которую прошли все члены её партии и которая была введением к более сложным упражнениям этого искусства. Если сталкеры не прошли этой подготовительной ступени, чтобы вернуть нити, оставленные ими в мире, а в особенности для того, чтобы отбросить нити, оставленные в них другими, – нет никакой возможности практиковать контролируемую глупость, потому что эти чужие нити являются основой для безграничного роста чувства собственной важности. Для того, чтобы практиковать контролируемую глупость, поскольку это не является способом дурачить людей или чувствовать своё превосходство над ними, нужно быть способным смеяться над самим собой. Флоринда сказала, что одним из результатов детального перепросмотра является искренний смех при столкновении лицом к лицу с набившим оскомину проявлением самовлюблённости, являющейся сущностью всех человеческих взаимодействий. Флоринда подчеркнула, что правильно определила искусство сновидения и искусство сталкинга именно как виды искусства, поскольку они являются чем-то таким, что исполняют люди. Она сказала, что дающая жизнь природа дыхания является тем, что даёт в то же время и способность очищаться. Именно эта способность превращает перепросмотр в практическое дело.
При нашей следующей встрече Флоринда подвела итоги тому, что она назвала последними указаниями. Она сказала, что поскольку общее заключение Хуана Матуса и его воинов состояло в том, что мне не придётся иметь дело с миром повседневной жизни, они обучали меня искусству сновидения вместо искусства сталкинга. Она объяснила, что это заключение было радикально пересмотрено и что они оказались в неудобном положении. У них не осталось времени обучать меня искусству сталкинга. Ей придётся отстать, задержавшись на периферии третьего внимания, чтобы выполнить свою задачу позднее, когда я буду готов. С другой стороны, если я покину мир вместе с ними, то эта обязанность будет с неё снята.
Флоринда сказала, что её бенефактор придавал особое значение трём основным техникам сталкинга – ящику, списку событий для перепросмотра и дыханию сталкера. По его мнению, наиболее действенным средством для потери человеческой формы является глубокий перепросмотр. После перепросмотра своей жизни сталкерам легче использовать все не-делания самого себя: стирание личной истории, потерю чувства собственной важности, ломку распорядка жизни и т.п.
Бенефактор Флоринды дал им всем практические уроки сталкинга, сначала действуя из собственных предпосылок, а затем объясняя принципы, на которых были основаны его поступки. В её случае он, будучи мастером сталкинга, разыграл представление с её болезнью и излечением, которое не только совпадало с путём воина, но и было мастерским введением в семь основных принципов искусства сталкинга.
Сначала он затащил Флоринду на своё собственное поле битвы, где она оказалась в его руках. Он заставил её отбросить то, что не было существенным; он научил её, как сделать собственную жизнь целеустремлённой при помощи решения; он обучил её расслаблению; для того чтобы помочь ей заново собрать свои ресурсы, он заставил её войти в совершенно новое состояние оптимизма и уверенности в себе; он научил её уплотнять время; и, наконец, он показал ей, что сталкер никогда не выставляет себя вперёд.
Наибольшее впечатление на Флоринду произвёл последний принцип. По её мнению, он сводил воедино всё то, что она хотела сказать мне в своих последних указаниях.
– Мой бенефактор был вождём, – сказала Флоринда, – и в то же время, глядя на него, никто бы в это не поверил. Он всегда выдвигал вперёд кого-нибудь из своих воинов-женщин, притворяясь одним из посторонних или изображая старого дурака, постоянно подметающего сухие листья самодельной метлой.
Флоринда объяснила, что для того, чтобы применять седьмой принцип искусства сталкинга, необходимо использовать остальные шесть. Поэтому её бенефактор как бы наблюдал за всем происходящим из-за кулис, благодаря чему он мог избегать конфликтов или отражать их. Возможная угроза всегда была направлена не на него, а на его передовую линию – на женщину-воина.
– Надеюсь, теперь ты понял, – продолжала она, – что только мастер-сталкер может быть мастером контролируемой глупости. Контролируемая глупость не сводится к тому, чтобы просто дурачить людей. Её смысл в применении воином семи основных принципов сталкинга ко всему, что он делает, начиная от самых тривиальных поступков до ситуаций жизни и смерти. Применение этих принципов приводит к трём результатам. Первый – сталкер обучается никогда не принимать самого себя всерьёз, уметь смеяться над собой. Если он не боится выглядеть дураком, он может одурачить другого. Второй – сталкер приобретает бесконечное терпение. Он никогда не спешит и никогда не волнуется. Третий – сталкер бесконечно расширяет свои способности к импровизациям.
Флоринда поднялась. Как обычно, мы сидели в её жилой комнате. Я сделал вывод, что наш разговор окончен. Она сказала, что у неё есть ещё одна тема, с которой она хочет меня познакомить, прежде чем попрощаться, и привела меня на другую веранду. Никогда раньше я не бывал в этой части её дома. Она мягко позвала кого-то, и из комнаты вышла женщина. Сначала я не узнал её. Женщина обратилась ко мне по имени, и только тут я сообразил, что это донья Соледад, но совершенно изменившаяся. Она стала намного моложе и сильнее.
Флоринда сказала, что Соледад провела в ящике для перепросмотра пять лет и что Орёл принял этот перепросмотр вместо осознания и отпустил её на свободу. Донья Соледад подтвердила это кивком головы. Флоринда резко прервала нашу встречу, сказав, что мне пора уходить, потому что у меня больше не осталось энергии.
После этого я неоднократно бывал в доме Флоринды, но каждый раз видел её всего несколько секунд. Она сказала, что решила больше не учить меня, потому что для меня лучше иметь дело только с доньей Соледад.
Мы с доньей Соледад встречались несколько раз, но то, что происходило между нали во время этих встреч, оставалось для меня абсолютно непонятным. Каждый раз, когда мы оказывались вдвоём, она усаживала меня у двери её комнаты лицом к востоку. Сама она садилась справа, касаясь меня. Затем мы останавливали вращение стены тумана и оставались оба в её комнате лицом к югу.
Я уже научился останавливать вращение стены тумана с Ла Гордой. Донья Соледад, казалось, помогала мне понять другой аспект этой способности восприятия. Мы с Ла Гордой правильно заметили, что лишь какая-то часть меня останавливает стену. Как будто я внезапно делился надвое. Часть моего полного «я» смотрела вперёд и видела неподвижную стену справа, тогда как другая, более крупная часть моего полного «я» поворачивалась на 90 градусов вправо и смотрела на стену в упор.
Каждый раз, когда мы с доньей Соледад останавливали стену, мы продолжали смотреть на неё, но никогда не входили в пространство между параллельными линиями, как я делал это неоднократно с женщиной-Нагваль и Ла Гордой. Донья Соледад заставляла меня каждый раз вглядываться в туман, как если бы он был чем-то вроде зеркала, и всегда я испытывал необычное нарушение ассоциаций. Проносясь как будто бы на необычайной скорости, я мог видеть фрагменты ландшафтов, формирующихся в тумане, и внезапно оказывался в иной физической реальности. Это был горный район, каменистый и неприветливый. Там всегда находилась донья Соледад в обществе милой женщины, громко смеявшейся мне навстречу.
Моя неспособность заметить и запомнить, что мы делали после этого момента, была ещё более острой, чем неспособность помнить то, что женщина-Нагваль, Ла Горда и я делали в пространстве между параллельными линиями.
Казалось, мы с доньей Соледад входили в другую область осознания, неизвестную мне. Я пребывал уже в том состоянии, которое считал самым острым состоянием своего сознания, и тем не менее было ещё что-то более острое. Тот аспект второго внимания, который донья Соледад, очевидно, показывала мне, был более сложным и недоступным, чем всё, с чем я встречался до сих пор. Всё, что я мог вспомнить, – это ощущение неимоверного множества движений, чисто физическое ощущение, подобное тому, какое испытываешь, пройдя несколько миль пешком или возвратившись с горной прогулки. У меня также была ясная уверенность, хотя я и не мог сказать, почему, что донья Соледад, эта женщина и я обменивались словами, мыслями и чувствами, но я не мог их вспомнить.
После каждой встречи с доньей Соледад Флоринда немедленно выпроваживала меня. Словесно донья Соледад передавала минимальную часть информации. Мне показалось, что пребывание в состоянии повышенного осознания оказывало на неё такое влияние, что она едва могла говорить. Было что-то такое, что мы делали в этой горной местности, помимо встреч с той милой женщиной, что заставляло нас буквально валиться без сил. Она тоже ничего не могла вспомнить, хотя и пыталась.
Я попросил Флоринду разъяснить природу моих путешествий с доньей Соледад. Она сказала, что часть её последних инструкций состояла в том, чтобы заставить меня войти в состояние второго внимания так, как это делают сталкеры, и что донья Соледад ещё более способна, чем она сама, втягивать меня в пространство сталкеров.
На той нашей встрече, которая должна была стать последней, Флоринда, как обычно, ожидала меня в гостиной. Она взяла меня за руку и проводила в жилую комнату. Мы сели. Она предупредила меня, чтобы я пока не пытался осмысливать свои путешествия с доньей Соледад. Она объяснила, что сталкеры в основе своей отличаются от сновидящих и что донья Соледад занималась тем, что пыталась помочь мне повернуть голову.
Когда дон Хуан описывал технику поворота головы воина для того, чтобы увидеть новое измерение, я понял это как метафору, в которой подразумевалось изменение установки. Флоринда сказала, что это сравнение верно, но что это не метафора. Сталкеры действительно поворачивают голову, однако они делают это не для того, чтобы повернуться лицом в новом направлении, а для того, чтобы по-другому взглянуть на время. Сталкеры обращены лицом ко времени наступающему. Обычно же мы смотрим на время, уходящее от нас. Только сталкеры могут менять направление и поворачиваться лицом к накатывающемуся на нас времени.
Флоринда объяснила, что поворачивание головы не равносильно взгляду в будущее, а означает, что время видится как нечто конкретное, хотя и непонятное. Поэтому для меня было излишне обдумывать то, что мы делали с доньей Соледад. Всё это приобретёт смысл, если я смогу воспринять целостность самого себя и в таком случае получу энергию, необходимую для того, чтобы разрешить эту загадку.
Тоном человека, вручающего награду, Флоринда сообщила мне, что донья Соледад является сталкером экстра-класса; она назвала её величайшей из всех. В любой момент донья Соледад может пересекать параллельные линии. Более того, никто из воинов партии Хуана Матуса не был способен делать то, что делала она. Донья Соледад, благодаря своей безупречной технике сталкера, нашла своё параллельное существо.
Флоринда объяснила, что всё, что я испытал с Сильвио Мануэлем, или с Нагвалем Хуаном Матусом, или с Зулейкой, или с Хенаро, было лишь микроскопической долей второго внимания. То, что помогла мне сделать донья Соледад, было ещё одной микроскопической долей, но совсем другой.
Донья Соледад не только заставила меня повернуться лицом к накатывающемуся времени, но и привела меня к своему параллельному существу. Флоринда определила параллельное существо как противовес, который имеют все живые твари благодаря тому, что они являются светящимися существами, наполненными энергией. Параллельное существо любой личности – это другая личность того же пола, очень тесно соединённая с первой. Они существуют в мире в одно и то же время. Двое параллельных существ являются как бы двумя сторонами одной медали. Воину почти невозможно найти своё параллельное существо, потому что в его жизни слишком много отвлекающих факторов, других вещей, представляющихся первостепенными. Но те, кто способен справиться с этой задачей, найдут в своём параллельном существе, как это сделала донья Соледад, неисчерпаемый источник молодости и энергии.
Флоринда резко поднялась и отвела меня в комнату доньи Соледад. Может быть потому, что я знал о том, что это наша последняя встреча, меня охватила странная тревога. Донья Соледад улыбнулась мне, когда я рассказал ей о том, что мне только что сообщила Флоринда. Она сказала с истинным смирением воина, что она не учит меня ничему, что она надеялась лишь показать мне своё параллельное существо, потому что именно туда она отступит, когда Нагваль Хуан Матус и его воины покинут этот мир. Однако случилось что-то ещё, что было выше её понимания. Флоринда объяснила ей, что мы увеличивали энергию друг друга и что это заставило нас встретить наступающее время не в малых дозах, как планировала Флоринда, а непомерными порциями, как хотела того моя беспорядочная натура.
Результат нашей последней встречи был ещё более ошеломляющим. Донья Соледад, её параллельное существо и я оставались вместе в течение необычайно долгого времени. Я видел каждую чёрточку лица параллельного существа. Я чувствовал, как она пытается сказать мне, кто она такая. Она, казалось, тоже знала, что это наша последняя встреча. В её глазах проступало непреодолимое чувство слабости. Затем сила, подобная ветру, унесла нас прочь во что-то такое, что не имело для меня смысла.
Внезапно Флоринда помогла мне встать. Она взяла меня за руку и подвела к двери. Донья Соледад пошла с нами. Флоринда сказала, что мне придётся трудно, когда я буду вспоминать происшедшее, потому что я индульгировал в своей рассудительности, а это состояние может только ухудшиться, потому что они скоро уйдут и не останется никого, кто помог бы мне сместить уровни осознания. Она добавила, что мы с доньей Соледад встретимся опять в мире повседневной жизни.
Тогда я повернулся к донье Соледад и попросил вывести меня из моего индульгирования. Я сказал, что если ей это не удастся, то пусть лучше она убьёт меня. Я не хочу жить в путах моего разума.
– Так говорить неправильно, – сказала Флоринда. – Мы – воины, а у воинов только одна цель – их свобода. С другой стороны, проскочить мимо Орла и стать свободным – исключительная доблесть.
←К оглавлению |
Вверх |
Далее |