←К оглавлению

Бернард Вербер – Империя ангелов

169. ЖАК. 25 ЛЕТ

Уступая требованиям издателя, я отправляюсь на Парижский книжный салон подписывать свой роман посетителям. Салон стал традицией, ежегодным праздником, где все авторы встречаются друг с другом и со своими читателями.

Целая толпа ходит между рядами, но у моего стенда посетители редки. Я смотрю в потолок с таким чувством, что даром теряю драгоценное время, которое мог бы потратить на работу над следующей книгой.

После «Крыс» я написал еще несколько книг. Одну о Рае, другую о путешествии к центру Земли, третью о людях, которые могут использовать неизвестные возможности мозга. Во Франции ни одна не пользуется успехом. Так, говорят немного да неплохо продается в дешевых переплетах. Но издатель продолжает со мной работать, поскольку в России у меня настоящий триумф.

Я жду. Подходят несколько ребятишек, и один из них спрашивает, знаменит ли я. Я говорю, что нет, но мальчик все-таки протягивает лист бумаги для автографа.

– Он не знаменит, но, кто знает, он однажды может прославиться, – объясняет он приятелю.

Публика принимает меня за продавца и спрашивает о других авторах. Какая-то дамочка интересуется, где туалет. Я топчусь на месте. Служащая устанавливает стенд Огюста Мериньяка. Мы одного с ним возраста, но выглядит он намного важнее. В твидовом пиджаке, с шелковым шарфом, Мериньяк еще импозантнее, чем когда я видел его по телевидению. Не успевает он усесться, как вокруг собирается небольшая толпа, и он начинает подписывать свои книги чуть ли не обеими руками.

Я в отчаянии жду «моего читателя», как рыбак, забывший наживить крючок, ждет поклевку, пока его сосед таскает одну рыбу за другой. Вокруг Мериньяка столько народа, что он, чтобы не отвечать больше на приветствия, надевает наушники и продолжает машинально подписывать книги, не интересуясь именем человека.

Основную часть его публики составляют девушки. Некоторые незаметно оставляют на столе свои визитные карточки с телефоном. На таких он снисходительно бросает взгляд, чтобы посмотреть, заслуживают ли они его внимания.

Как будто неожиданно устав подписывать, он делает знак служащей, что на сегодня закончил. Он отодвигает стул, встает под разочарованный ропот тех, кто не дождался своей очереди, и, к моему великому удивлению, направляется в мою сторону.

– Давай прогуляемся немного, поговорим. Я уже давно хочу поговорить с тобой, Жак.

Огюст Мериньяк со мной на «ты»!

– Во-первых, хочу тебя поблагодарить, а потом ты меня поблагодаришь.

– За что же? – спрашиваю я, следуя за ним.

– За то, что я взял основную идею твоего романа о Рае в качестве исходного материала для своей будущей книги. Я у тебя уже позаимствовал структуру «Крыс», чтобы написать «Мое счастье».

– Что, «Мое счастье» -это плагиат моих «Крыс»?

– Можно посмотреть на это и так. Я перенес крысиную интригу в человеческий мир. Само название у тебя никуда не годится, слово «крыса» всем неприятно. А у меня «счастье». У твоей книги к тому же плохая обложка, но это уж ошибка издателя. Тебе нужно было бы издаваться у моего. Он бы тебя лучше продал.

– Вы осмеливаетесь открыто признаться, что крадете мои идеи?!

– Краду, краду... Я их поднимаю и придаю им нужный стиль. У тебя все слишком сконцентрировано. Там столько идей, что читателю за ними не уследить.

Я защищаюсь:

– Я стараюсь быть как можно проще и откровеннее.

Мериньяк вежливо улыбается:

– Современная литературная мода идет в другом направлении. Поэтому я привил вкус к роману, который не относится к своему времени. Ты должен принимать мои публикации за честь, а не смотреть на них как на воровство...

– Я... я...

Любимец девушек сочувственно смотрит на меня.

– Не против, что мы на «ты»? – запоздало спрашивает он. – Не воображай, что своей славой я обязан тебе. Тебе не повезло, потому что ты не был предназначен для успеха. Даже если бы ты написал «Мое счастье» слово в слово, у тебя его все равно бы не было.

Потому что ты – это ты, а я – это я.

Он берет меня под локоть.

– Даже такой, какой ты есть, с твоим маленьким успехом, ты раздражаешь. Ты действуешь на нервы ученым, потому что говоришь о науке, не будучи специалистом. Ты раздражаешь верующих, потому что говоришь о духовности, а сам ни к какой вере не принадлежишь. Наконец, ты раздражаешь критиков, потому что они не знают, к какой категории тебя отнести. И это непоправимо.

Мериньяк останавливается и смотрит на меня.

– Теперь, когда я вижу тебя перед собой, я уверен, что ты всегда всех раздражал. Учителей в школе, приятелей и даже членов семьи. И знаешь почему? Потому что люди чувствуют, что ты хочешь, что бы все было иначе.

Я хочу говорить, защищаться, но не могу. Слова застревают в горле. Как этот человек, которого я всегда считал совершенно неинтересным, смог меня так хорошо понять?

– Жак, у тебя очень оригинальные идеи. Так согласись, чтобы они были подхвачены кем-то, кто может донести их до широкой публики.

У меня перехватывает дыхание.

– Вы считаете, что у меня никогда не будет успеха?

Он качает головой.

– Все не так просто. Возможно, ты прославишься, но посмертно. Могу тебе обещать, что через сто или двести лет какой-нибудь журналист, желающий доказать свою оригинальность, случайно увидит твою книгу и подумает: «А почему бы не ввести в моду писателя Жака Немро, которого никто не знал при жизни?»

Мериньяк издает смешок, в котором нет никакой злости, как будто ему искренне меня жаль, и продолжает:

– На самом деле я должен бы ревновать. Ведь меня-то забудут. Ты не считаешь, что все, что я сказал, заслуживает хотя бы короткого «спасибо»?

К своему удивлению, я бормочу: «Спасибо». Вечером я засыпаю легче, чем обычно. Нам действительно есть чему поучиться у своих врагов.


←К оглавлению

Вверх

Далее

(наведите мышь)