←К оглавлению |
Карлос Кастанеда – Отдельная реальность |
Разбираясь в своих полевых записях, я натолкнулся на несколько любопытных вопросов. Это было 8 августа 1969 года. Мы с доном Хуаном сидели в тени рамады его дома.
Я спросил:
– Зелёный туман – это что-то вроде стража? В том смысле, что его тоже нужно преодолеть, чтобы видеть?
– Да. Преодолевать приходится всё.
– А как мне преодолеть зелёный туман?
– Так же, как и стража, заставив его превратиться в ничто.
– Что для этого следует делать?
– Ничего. Тебе намного легче справиться с зелёным туманом, чем со стражем. Ты нравишься духу источника, а страж был явно не для твоего характера. Его ты по-настоящему не видел.
– Наверное потому, что он мне не понравился. А если бы понравился? Ведь некоторым тот страж, которого я видел, наверняка показался бы красивым. Они смогли бы одолеть его?
– Нет. Никак ты не поймёшь. Совершенно не важно – нравится тебе страж или нет. Пока ты будешь испытывать к нему хоть какое-то чувство, он останется неизменным – чудовищным, красивым или каким-то там ещё. Но если ты будешь бесстрастным, он превратится в ничто. Нет, он никуда не денется, но превратится в ничто.
В утверждении, что столь грандиозное явление, как страж, может превратиться в ничто, оставаясь тем не менее перед глазами, не было никакого смысла. Я подумал, что это – одна из алогичных предпосылок системы знания дона Хуана. В то же время я не сомневался, что он сможет объяснить мне это, если захочет. Поэтому я спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты думал о его омерзительности. Он был жутких размеров. Он плевался. Он был чудовищем. Ты знаешь, что подразумевается под всеми этими понятиями. Поэтому для тебя страж всё время является чем-то таким, что ты знаешь, что тебе известно, и пока это так, увидеть его невозможно. Я уже говорил тебе – страж должен превратиться в ничто, оставаясь неизменным перед тобой. Он должен оставаться на месте и в то же время быть ничем.
– Ну как это? Дон Хуан, это же – абсурд.
– Да. Но таково видение. О нём невозможно говорить. Чтобы научиться видению, нужно видеть. С водой у тебя явно нет проблем. Тогда ты её почти видел. Вода – твой «конёк». Тебе осталось только отработать технику. Кроме того, у тебя есть могучий помощник – дух источника.
– Кстати, о духе источника. Этот вопрос меня очень интересует.
– Тебя может интересовать всё что угодно, но говорить о духе источника, находясь на его территории, не стоит. Здесь о нём лучше даже не думать. Иначе он схватит тебя, и никто уже не сможет тебе помочь. Так что помалкивай и думай о чём-нибудь другом.
На следующий день около десяти часов утра дон Хуан вытащил из чехла трубку, набил её смесью, дал мне и велел отнести на берег канавы. Держа обеими руками трубку, я умудрился расстегнуть рубашку и засунуть трубку за пазуху. Дон Хуан нёс две циновки и поднос с тлеющими углями. Мы сели на циновки в тени деревьев бреа на берегу у самой воды. Дон Хуан положил в трубку уголёк и протянул её мне. Я не испытывал ни опасений, ни особого энтузиазма. Почему-то вспомнилось редкостное чувство интереса и благоговения, возникшее у меня во время второй попытки увидеть стража, уже после того, как дон Хуан объяснил, кем страж является на самом деле. Но сейчас не было никаких эмоций, кроме любопытства, хотя дон Хуан и предупредил меня, что на этот раз я, возможно, по-настоящему увижу воду.
Дон Хуан заставил меня выкурить не одну, а две трубки подряд. В какой-то момент он наклонился ко мне и в самое ухо прошептал, что собирается научить меня использовать воду для перемещения в пространстве. Он наклонился так близко, что почти касался губами моего уха, и велел смотреть не вглубь воды, а сосредотачивать внимание на её поверхности до тех пор, пока не появится зелёный туман. Снова и снова он повторял:
– Всё внимание сосредотачивай на тумане, пока не перестанешь различать что бы то ни было ещё.
Потом я услышал его слова:
– Смотри на воду прямо перед собой, но не позволяй её журчанию увести тебя. Если ты уйдёшь со звуком воды, я не смогу найти тебя и вернуть. Теперь – вперёд, в зелёный туман, и слушай мой голос.
Я всё слышал и понимал чрезвычайно ясно. Сосредоточенно глядя на воду, я ощутил нечто вроде физического удовольствия, какое-то неопределённое наслаждение, похожее на внутренний зуд. Я долго всматривался, но зелёного тумана всё не было.
Неожиданно я потерял контроль над глазами. Может, я моргнул, а может, закрыл глаза на чуть более длительное время – где-то на секунду, или просто не смог уследить за фокусировкой, но, как бы то ни было, вода остановилась.
Движение полностью прекратилось; я словно смотрел на изображение неподвижной ряби, мастерски написанное маслом. Потом вода зашипела, словно в ней мгновенно образовалась масса пузырьков углекислого газа. Через мгновение я увидел, что шипением сопровождался процесс медленного распространения зелёной материи, своего рода постепенный беззвучный взрыв, превративший воду в зелёный туман, который распространялся, пока полностью не окутал меня, заполнив собою всё пространство.
Я был погруж`н в него до тех пор, пока острый, протяжный и резкий звук не всколыхнул всё вокруг. Обычные черты водной поверхности снова появились перед глазами, и я как бы «влился» в них. Звук оказался не чем иным, как диким воплем дона Хуана: «Ээээээээй!» Он орал у самого моего уха. Потом велел мне внимательно следить за его голосом и, снова погрузившись в туман, ждать, когда он меня позовёт. Я по-английски ответил «О'кей» и услышал его хохот, похожий на гусиное гоготанье.
– Пожалуйста, не разговаривай, – сказал дон Хуан, – давай впредь обойдёмся без твоих «о'кей».
Я слышал его очень хорошо. Звук голоса был мелодичным и, прежде всего, дружелюбным. Я знал это, не думая. Уверенность в том, что он именно таков, возникла и промелькнула в сознании без каких бы то ни было формулировок.
Голос дона Хуана приказал мне сосредоточить всё внимание на тумане, но не поддаваться ему. Он несколько раз повторил, что воин не должен поддаваться ничему, даже собственной смерти. Я снова погрузился в туман и обнаружил, что это, оказывается, вовсе даже и не туман. По крайней мере, он не соответствовал моему представлению о тумане. Туманоподобное явление было составлено из мельчайших пузырьков, которые мягко вплывали в моё поле зрения, пересекали его и уплывали прочь. Какое-то время я их созерцал, но потом громкий далёкий звук «оторвал» моё внимание от концентрации на них, и я снова видел только зелёное аморфное туманоподобное свечение. Звук повторился и рассеял туман. Я сидел на берегу оросительной канавы и смотрел на воду. Звук повторился ещё раз, гораздо ближе. Это был голос дона Хуана. Дон Хуан говорил, что мне следует следить за его голосом, потому что другого проводника у меня нет. Он велел смотреть на берег и на растительность прямо перед собой. Я увидел тростник и небольшое пространство, где тростника не было, – маленький заливчик, из которого дон Хуан обычно набирал ведром воду. Через несколько секунд дон Хуан велел мне возвращаться в туман и снова попросил внимательно следить за голосом, потому что он будет указывать мне, как научиться перемещаться. Он сказал, что, едва увидев пузырьки, я должен буду взобраться на один из них и позволить ему меня нести.
Я подчинился и сразу же провалился в зелёный туман. Потом появились пузырьки. Голос дона Хуана воспринимался как очень странный и пугающий грохот. Услышав его, я тут же перестал видеть пузырьки.
– Заберись на один из пузырьков, – услышал я.
Я изо всех сил старался одновременно сохранять восприятие пузырьков и слышать голос. Не знаю, сколько времени я боролся, однако в какой-то момент осознал, что могу-таки слушать дона Хуана, не теряя из виду пузырьки, которые всё плыли и плыли, пересекая поле моего зрения. Дон Хуан настойчиво требовал, чтобы я зацепился за один из них.
Мне стало интересно, каким образом это можно осуществить, и я автоматически спросил: «Как»? Слово было похоже на буй, на котором я всплыл из глубин своего существа. Я услышал свой голос. Он звучал как собачий вой. Дон Хуан взвыл по-собачьи в ответ, а потом добавил несколько завываний койота, после чего рассмеялся. Я подумал, что это действительно смешно и засмеялся тоже.
Дон Хуан очень спокойно сказал, чтобы я цеплялся за пузырек.
– Погружайся в туман, – велел он. – В туман!
Я вернулся в туман и обнаружил, что движение пузырьков замедлилось и они стали величиной с баскетбольные мячи. Теперь они были такими большими и двигались так медленно, что их можно было как следует рассмотреть. Это не были пузырьки, они не походили ни на мыльные пузыри, ни на воздушные шары, ни на какие-либо сферические ёмкости. В них ничего не содержалось, они не имели границ и в то же время сохраняли форму и двигались. Не были они также и круглыми, хотя в самом начале, только начав их различать, я был уверен, что они круглые, и пузырьки были первым образом, возникшим в сознании. Я смотрел на них как через окно, рама которого мешала мне проследить весь их путь; они вплывали в поле зрения, пересекали его и уплывали прочь.
Однако стоило мне перестать считать их пузырьками, как я тут же смог следить за ними, что в свою очередь позволило мне зацепиться за один из них и поплыть вместе с ним. Я действительно чувствовал, что двигаюсь. Фактически я сам был пузырьком или чем-то напоминающим его.
Затем я услышал голос дона Хуана. Его звук настойчиво толкал меня, и я утратил это ощущение. Звук был ужасно пугающим, он слышался откуда-то очень издалека. Впечатление было таким, словно он выкован из металла и произносит его какой-то жуткий громкоговоритель.
– Посмотри на берег!
Я увидел большую массу воды и слышал её шум.
– Посмотри на берег! – снова велел дон Хуан.
Я увидел бетонную стену. Шум воды стал ужасающе громким. Он поглотил меня и внезапно прекратился, как будто его отключили или обрезали. Я провалился в ощущение черноты, сна.
Я осознал, что лежу в канаве. Дон Хуан что-то бормотал и брызгал водой мне в лицо. Потом с головой окунул меня в воду, вытащил, за шиворот подтянул к берегу и оставил лежать в воде, уложив голову на край канавы. Рукам и ногам было очень приятно. Я вытянул их. Глаза болели от усталости. Я поднял руку, чтобы их потереть. Это оказалось очень трудно – рука была тяжёлой, мне едва удалось приподнять её над водой, но сделав это, я обнаружил, что она вся покрыта зелёным туманом. Сама рука выглядела тёмным пятном в массе тумана, окружённым интенсивным зеленоватым свечением. Я поспешно вскочил на ноги и, стоя по колено в воде посреди канавы, посмотрел на своё тело – оно было глубокого зелёного цвета. Цвет был настолько интенсивным, что вызывал ощущение вязкости и текучести. Я был похож на фигурку из корня дурмана, которую дон Хуан сделал мне несколько лет назад.
Дон Хуан велел мне выйти из воды. Я обратил внимание на его тон – это был приказ.
– Я зелёный, – сказал я.
– Прекрати! – приказал он. – У тебя нет времени. Вода уже почти поймала тебя. Убирайся оттуда! Быстро!
Я в панике выскочил на берег.
– На этот раз ты должен подробно рассказать мне обо всём, – сказал дон Хуан таким тоном, словно это разумелось само собой.
Последовательность событий, однако, его не интересовала. Он хотел детально знать только одно – что я видел после указания смотреть на берег. Я описал стену. Он спросил:
– Стена была справа или слева от тебя?
– Она была прямо передо мной.
– Нет, она должна была быть либо справа, либо слева. В то мгновение, когда ты только заметил её, где она была? Закрой глаза и не открывай, пока не вспомнишь.
Он встал и, пока я вспоминал с закрытыми глазами, развернул меня лицом на восток – так я сидел на берегу. Потом он спросил, в каком направлении я двигался.
Я ответил, что вперёд. Тогда он потребовал, чтобы я вернулся к тому моменту, когда увидел пузырьки.
– Как они двигались? – спросил он.
Дон Хуан требовал, чтобы я вспомнил, и наконец я признал, что пузырьки вроде бы двигались вправо. Но я был не настолько в этом уверен, как ему хотелось бы. В результате учинённого мне допроса я осознал, что неспособен классифицировать свои переживания. Сначала пузырьки двигались вправо, но потом, когда их размеры увеличились, они стали появляться отовсюду. Некоторые наплывали прямо на меня, остальные двигались во всевозможных направлениях. Были пузырьки, которые проплывали над и подо мною. Они были везде, со всех сторон. Я вспомнил их шипение; вероятно, восприятие пузырьков осуществлялось не только визуально, но и на слух.
Когда пузырьки выросли до такой степени, что я смог «взобраться» на один из них, стало «видно», как они трутся друг о друга, подобно детским воздушным шарам, связанным в гроздь.
Моё волнение усилилось, когда я вспомнил подробности моего восприятия. Но дона Хуана, однако, это не интересовало. Я сказал ему, что видел шипение пузырьков. Это было не чисто слуховым или визуальным эффектом, а чем-то неопределённым, но, тем не менее, кристально ясным. Пузырьки тёрлись друг о друга. Я не видел и не слышал их движения, я чувствовал его; я сам был частью этого движения и звука.
Воспоминание потрясло меня. Я нервно схватил дона Хуана за руку. Я понял, что у пузырьков отсутствовала внешняя граница, и в то же время они находились в какой-то среде; контуры их непрерывно менялись и выглядели какими-то неровными, зазубренными. Пузырьки сливались и разделялись с огромной скоростью, но их движение не слепило. Они двигались быстро и в то же время медленно.
Рассказывая о своём переживании, я вспомнил ещё одно – окраску пузырьков. Они были прозрачными, очень яркими и казались почти зелёными, хотя это и не было оттенком в привычном смысле.
– Ты отклонился от темы, – сказал дон Хуан. – Это всё неважно. Ты цепляешься за мелочи. Единственное, что имеет значение, – это направление твоего движения.
Я мог вспомнить только то, что в моём перемещении не было точки отсчёта. Но дон Хуан решил, что если сначала пузырьки двигались в основном вправо, то есть на юг, значит следует обратить внимание именно на это направление.
Я вновь попытался вспомнить подробности.
Когда дон Хуан меня позвал и я, так сказать, «вынырнул», стена была слева. Она поднималась из воды совсем рядом, и я мог различить отпечатки опалубки, в которую заливался бетон, и которая, похоже, была сделана из узких плотно сбитых досок. Стена была очень высокой, я видел один её конец со сглаженным углом.
Какое-то время дон Хуан сидел молча, как бы задумавшись о смысле моего переживания. Наконец он сказал, что ожидал от меня большего.
– Чего большего?
Он не ответил, а только выпятил губы.
– Ну ладно, всё равно ты молодец. Сегодня ты узнал, как брухо используют воду для перемещения.
– Но я видел?
Он с интересом взглянул на меня, и сказал, что я сам смогу ответить на этот вопрос, но только после того, как ещё много раз побываю в зелёном тумане. Он немного изменил тему разговора, пояснив, что мне всё же не удалось в полной мере научиться использовать воду, а удалось только узнать, как это делается в принципе, и что он специально велел мне посмотреть на берег потока, чтобы я мог убедиться в реальности перемещения.
– Ты перемещался очень быстро, – сказал он. – Прямо как маг, хорошо владеющий этим приёмом. Мне было тяжеловато за тобой угнаться.
– Ты не мог бы мне объяснить всё с начала? – попросил я.
Он засмеялся, медленно и как бы с недоверием покачав головой.
– Вечно ты всё хочешь знать с начала. Но начала не бывает вообще. Любое начало существует лишь в нашем воображении.
– А мне кажется, всё началось когда я курил, сидя на берегу, – сказал я.
– Но перед тем, как дать тебе курить, я знал, что с тобой нужно сделать. Может, мне и следовало объяснить тебе это, но я не могу, потому что это уведёт меня совсем в другую сторону. Поэтому лучше не думай ни о каких началах – тебе будет легче.
– Ладно, пусть так. Тогда расскажи, что происходило после того, как я сел на берегу и выкурил трубку.
– Но ведь ты сам уже об этом всё рассказал, – со смехом заявил он.
– То, что я сделал, – важно, дон Хуан?
Он пожал плечами.
– Ты очень хорошо выполнял все мои команды, без осложнений входя в туман и выходя из него. Потом ты слушал мой голос и выбирался всякий раз, когда я тебя звал. Это была тренировка. Дальше – всё очень просто. Ты позволил туману себя унести, действуя при этом так, словно отлично знал, что делаешь. Когда ты забрался очень далеко, я позвал тебя и заставил взглянуть на берег, чтобы ты понял, как далеко тебя занесло. А потом я вытащил тебя оттуда.
– Ты хочешь сказать, дон Хуан, что я и в самом деле путешествовал с водой?
– Да. И притом – очень далеко.
– Насколько далеко?
– Ты вряд ли поверишь.
Я упрашивал, чтобы он ответил, но он заявил, что должен ненадолго уйти. Я настаивал, требуя хотя бы намёка.
– Мне не нравится, когда меня держат в неведении, – сказал я.
– Ты сам себя держишь в неведении. Вспомни стену, которую видел. Сядь сюда, на циновку, и вспомни всё до мельчайших подробностей. Тогда, может быть, до тебя дойдёт, где ты был. Я знаю только одно – ты забрался ужасно далеко, потому что мне стоило огромного труда вытащить тебя оттуда. Если бы меня не было рядом, ты мог бы уйти навсегда. Тогда от тебя остался бы только холодный труп на берегу канавы. Тебе не удалось бы вернуться самостоятельно. Хотя кто знает – с тобой ни в чём нельзя быть уверенным. Так что, судя по тем усилиям, которые от меня потребовались, чтобы тебя вернуть, ты был уже где-то...
Он помолчал, дружелюбно меня разглядывая.
– Ну, если я добрался до гор Центральной Мексики, то мне даже трудно представить, куда занесло тебя. Наверное, в Лос Анжелес, а может – и в Бразилию.
На следующий день дон Хуан вернулся только под вечер. Пока его не было, я записал всё, что смог вспомнить о вчерашнем путешествии. Занимаясь этим, я тщательно осмотрел берега оросительной канавы выше и ниже по течению от того места, где сидел. Меня интересовало, нет ли поблизости чего-нибудь такого, что могло бы вызвать в моём сознании образ бетонной стены. Я подозревал, что пока я был в трансе, дон Хуан вполне мог заставить меня прогуляться вдоль канавы и по пути «зацепить» моё внимание за что-то, напоминающее виденную мною стену. За время, прошедшее между первым появлением зелёного тумана и моментом, когда я выскочил из канавы, можно было проделать путь максимум в три с половиной – четыре километра. Вряд ли он мог заставить меня передвигаться быстрее. Поэтому я тщательно исследовал берег в пределах четырёх километров вверх и вниз по течению. Но это была обычная прямая оросительная канава шириной около полутора метров на всём своём протяжении, и нигде не было ничего, хоть сколько-нибудь напоминающего бетонную стену.
Когда дон Хуан появился, я схватил его за руку, усадил и потребовал, чтобы он выслушал всё, что я написал. Он слушал без улыбки, глядя вдаль. Судя по всему, он думал.
– Надеюсь, ты уже понял, – слова его звучали сурово, – что смертельно опасно всё. Вода ничуть не меньше, чем страж. Если не следить за собой и не контролировать свои действия, она вполне может поймать и не отпустить. Вчера с тобой это едва не случилось. Но чтобы попасться, человек должен этого желать. В этом твоя проблема. Ты хочешь поддаться.
Я не понимал, о чём он говорит. Неожиданным разносом он полностью сбил меня с толку. Я очень мягко попросил объяснить, что произошло. Он нехотя сказал, что ходил в водный каньон, видел дух источника и теперь убеждён, что свой шанс увидеть воду я прохлопал.
– Как? – спросил я с искренним недоумением.
– Дух – это сила, которая считается только с силой. В её присутствии нельзя быть слабым. Ты снова потакал себе.
– Когда?
– Вчера, когда позеленел, сидя в воде.
– Я не потакал. Я считал это важным моментом, и потому рассказал тебе.
– Кто ты такой, чтобы думать или решать, что важно, а что – нет? Ты ничего не знаешь о силах, с которыми входишь в контакт. Дух источника существует, и он мог бы тебе помочь. Более того, он тебе помогал до тех пор, пока ты не свалял дурака. А теперь я даже не знаю, что из всего этого получится. Ты уступил силе хозяина источника, и теперь он в любой момент может завладеть тобой.
– Что, мне не нужно было смотреть на себя, когда я позеленел?
– Ты отказался от себя. Это было неправильно. Я уже говорил тебе и повторяю вновь – в мире брухо может выжить только воин. Воин относится ко всему с уважением; он не идёт напролом без необходимости. Вчера ты отнёсся к воде без должного уважения. Обычно ты ведёшь себя очень хорошо. Но вчера ты отказался от себя в пользу смерти; ты поддался ей, как последний болван. Воин никогда не сдаётся, даже перед лицом смерти. Воин ни у кого не идёт на поводу; он сам по себе и всегда недоступен. Вовлекаясь во что-то, он всегда полностью осознаёт, что делает.
Я не знал, что сказать. Дон Хуан казался рассерженным. Меня это очень обеспокоило, потому что таким он был со мной крайне редко. Я сказал, что понятия не имел, что делаю что-то не так. После нескольких минут напряжённой тишины он снял шляпу и с улыбкой сказал, что мне нельзя больше здесь оставаться. Я должен уехать и не появляться в его доме до тех пор, пока не обрету контроль над своей слабостью и не перестану ей потакать. Он особо обратил внимание на то, что в течение трёх-четырёх месяцев вода не должна касаться моего тела.
– Но я не могу обойтись без душа!
Дон Хуан смеялся до слёз.
– Ах, он не может без душа! Временами ты настолько слаб, что мне начинает казаться, что ты меня разыгрываешь. Но это не шутка. Иногда ты теряешь контроль, и силы твоей жизни легко захватывают тебя.
Я возразил, что человек не может постоянно себя контролировать. Он сказал, что для воина не существует ничего вне контроля. Тогда я заговорил о роли случайностей в нашей жизни. Я сказал, что всё, происшедшее со мной в воде, можно расценивать именно как случайность, поскольку я не знал о своём неправильном поведении и не осознавал его. Я говорил о различных несчастьях, происходящих с людьми, которые можно было объяснить случайностью. В частности, я упомянул о Лукасе, симпатичном старом индейце-яки, который сильно пострадал, перевернувшись на грузовике.
– Мне кажется, невозможно избежать случайностей, – сказал я. – Никто не в силах полностью контролировать ситуацию и управлять всем, что вокруг него происходит.
– Верно, – согласился дон Хуан. – Но далеко не всякая случайность неизбежна. Лукас не воин. Если бы он был воином, знающим о своём ожидании и о его цели, он ни за что бы не сел за руль пьяным. В скалу он врезался только потому, что был пьян, и ни за грош покалечил своё тело.
Воин всю жизнь отрабатывает стратегию – а ты хочешь найти смысл жизни. Воин не заботится о смысле. Если бы Лукас жил как воин – а у него такая возможность была, как, впрочем, она есть и у любого другого, – он организовал бы свою жизнь стратегически. И если бы он даже не мог предотвратить аварию, в которой ему раздробило ребра, он смог бы смягчить удар, или избежать последствий, или же преодолеть их. Если бы Лукас был воином, он не сидел бы сейчас в своей полуразвалившейся лачуге, медленно умирая от недоедания. Воин сражается до конца.
Я предложил взять в качестве примера самого дона Хуана. Я спросил, что бы он делал, если бы попал в аварию и лишился, скажем, ног.
– Если бы я ничего не смог сделать и потерял бы ноги, я больше бы не оставался полноценным человеком. Поэтому я ушёл бы к тому, что ждёт меня там.
Он обвёл рукой всё вокруг.
Я сказал ему, что он неправильно меня понял. Я имел в виду, что никто не может предвидеть все случайности, подстерегающие его в повседневной жизни.
– Я могу сказать тебе только одно – воин недоступен. Он никогда не стоит посреди дороги, ожидая, пока что-нибудь его пришибёт. Он сводит к минимуму возможность возникновения непредвиденных ситуаций. Того, что люди называют случайностями, почти всегда можно легко избежать. Обычно такие вещи происходят с дураками, вся жизнь которых – сплошное разгильдяйство.
– Но ведь невозможно двадцать четыре часа в сутки думать и жить стратегически, – сказал я. – Представь, например, что кто-то поджидает тебя с мощной винтовкой, снабжённой оптическим прицелом. Он может уложить тебя с расстояния в полкилометра. Что ты сделаешь в подобной ситуации?
Дон Хуан недоверчиво взглянул на меня и расхохотался.
– Так всё-таки, что ты сделаешь? – настаивал я.
– Если кто-то ждёт меня с винтовкой?
– Да, если кто-то спрятался и ждёт тебя. У тебя не будет ни единого шанса. Ты ведь не сможешь остановить пулю.
– Нет, не смогу. Но я всё равно не понимаю, к чему ты клонишь.
– Да к тому, что в подобной ситуации никакая стратегия не поможег.
– О, ещё как поможет! Если кто-нибудь будет ждать меня, вооружившись мощной винтовкой с оптическим прицелом, то меня просто там не окажется.
←К оглавлению |
Вверх |
Далее |