← К оглавлению |
Карлос КАСТАНЕДА - КНИГА 3. ПУТЕШЕСТВИЕ В ИКСТЛАН |
Вторник, 11 декабря 1962
Мои ловушки были совершенны. Я устанавливал их по всем правилам. Я видел кроликов, белок и других грызунов, а также птиц. Но за целый день так никого и не поймал.
Рано утром, прежде чем мы вышли из его дома, дон Хуан сказал мне, что сегодня мне следует ожидать «подарка силы». В мои ловушки должно попасть некое особенное, исключительное животное, мясо которого я смогу засушить в качестве «мяса силы».
Теперь же дон Хуан пребывал в задумчивости. По поводу моих охотничьих манипуляций и неудач он не сказал ни слова и не дал мне ни единого совета. В конце концов он медленно произнёс:
– Некто вмешивается в твою охоту.
– Кто? – спросил я с неподдельным изумлением.
Он взглянул на меня, улыбнулся и недоверчиво покачал головой:
– Ты ведёшь себя так, словно не знаешь – кто. А между тем тебе это прекрасно известно, ты знал об этом с самого начала и знал в течении всего дня.
Я собрался было возразить, но потом понял, что это ни к чему. Я знал, что на вопрос «кто?» он в конце концов ответит: «Ла Каталина». И если это было то, что, по его словам, я должен знать, то он прав. Я действительно знал об этом с самого начала.
– Мы можем поступить двояко, – сказал он. – Либо сейчас же отправиться домой, либо дождаться сумерек и в сумерках её изловить.
Он явно ждал моего решения. Я хотел уйти и начал сматывать бечёвку, которой что-то в этот момент привязывал. Но сказать ему о своём решении не успел. Дон Хуан опередил меня, резко приказав:
– Сядь! Уйти – проще, и это, пожалуй, самое трезвое решение, которое мы можем сейчас принять. Но сегодняшний случай – особый, и поэтому мне кажется, что мы должны остаться. Это представление устроено специально для тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– Некто вмешивается в твои дела. Это – своего рода демонстрация силы. Я знаю, чьих это рук дело. И ты тоже знаешь.
– Ты меня пугаешь, – сказал я.
– Не я, – со смехом отвечал он. – Тебя пугает та женщина. Она подбирается к тебе.
Он замолчал, как бы ожидая, какой эффект произведут на меня его слова. Пришлось признаться, что я – в ужасе.
Чуть больше месяца назад у меня было жуткое столкновение с колдуньей по прозвищу Ла Каталина. Рискуя жизнью, я тогда нападал на неё. Дело в том, что дону Хуану удалось убедить меня, что она охотится за ним и вот-вот лишит его жизни, и что он не в состоянии защититься самостоятельно. После того, как я попытался на неё напасть, дон Хуан открыл мне, что она никогда не представляла для него сколько-нибудь реальной опасности. Вся же эта затея была организована им специально, чтобы меня перехитрить. Но не в качестве коварного розыгрыша, а для того, чтобы загнать меня в незавидное положение, выход из которого был один – срочно учиться магической практике.
Метод его был воспринят мною как крайне неэтичный по отношению ко мне. Я был буквально взбешён.
В ответ на мою бурную реакцию дон Хуан принялся напевать мексиканские песенки. Он так комично пародировал популярных исполнителей, что в конце я хохотал, как ребёнок. До этого я понятия не имел о богатстве его репертуара идиотских шлягеров.
– Давай-ка я тебе кое-что расскажу, – сказал он наконец по поводу всей этой истории с колдуньей. – Хитрость – единственный способ заставить нас учиться. То же самое было со мной. То же происходит с каждым. В том и состоит искусство бенефактора, чтобы загнать нас в угол, из которого нет другого выхода. Показывать путь и хитростью заставлять учиться – вот всё, что под силу бенефактору. И я занимался этим всё время. Помнишь, каким способом я зацепил твой охотничий дух? Ты сам сказал мне, что охота заставляет тебя забыть об изучении растений. Ради того, чтобы стать охотником, ты был готов на многое, на что никогда не согласился бы ради изучения растений. А теперь, чтобы выжить, тебе придётся сделать гораздо больше.
Он пристально взглянул на меня и рассмеялся.
– Но это всё – какой-то бред сумасшедшего! – воскликнул я. – В конце концов, ведь мы же разумные существа!
– Ты – разумное, а я нет.
– И ты – тоже, – настаивал я. – Ты – чуть ли не самый разумный человек из всех, с кем мне доводилось иметь дело.
– Ладно, не будем спорить. Я – разумен. И что?
Я вовлёк его в спор о том, пристало ли нам – двум разумным людям – вести себя столь идиотским и безумным образом, как мы поступаем в отношении этой колдовской леди.
– Ты – разумен. Хорошо, допустим, – яростно заявил он. – И поэтому полагаешь, что очень много знаешь о мире. Но так ли это? Много ли ты знаешь о нём на самом деле? Ведь ты видел только действия людей. И весь твой опыт ограничен лишь тем, что люди делают по отношению к тебе и друг другу. И больше ты не знаешь ничего. Ничего о тайнах этого неизведанного мира.
Он направился к машине. Мы сели в неё и поехали в небольшой мексиканский городок неподалёку.
Я не спрашивал, куда мы едем. Он велел поставить машину перед рестораном. Потом мы обошли автостанцию и универмаг. Дон Хуан шёл справа от меня, Показывая дорогу. Вдруг я осознал, что кто-то идёт со мной бок о бок слева. Но, прежде, чем я успел повернуться и взглянуть, дон Хуан резко наклонился, словно хотел что-то поднять с земли, а когда я споткнулся об него и начал падать, подхватил меня за подмышку и поволок к машине. Он не отпускал меня, даже когда я возился с ключами и открывал дверь. Потом мягко впихнул меня в машину и только после этого сел в неё сам.
– Поезжай медленно и остановись перед универмагом, – сказал он.
Когда я остановил машину, дон Хуан кивнул головой. Я посмотрел туда, куда он указывал и увидел, что Ла Каталина стоит на том месте, где он схватил меня за руку. Я непроизвольно отпрянул. Женщина сделала пару шагов в направлении машины и остановилась с вызывающим видом. Я внимательно оглядел её и пришёл к выводу, что она красива. У неё была очень тёмная кожа и плотное тело, но не из-за жира, а из-за хорошо развитых мускулов. Она выглядела очень сильной. Круглое скуластое лицо и две длинные чёрные косы. Но больше всего поразила меня её молодость. Ей было от силы лет тридцать.
– Пусть подойдёт поближе, если хочет, – шепнул дон Хуан.
Она сделала три-четыре шага по направлению к машине и остановилась метрах в трёх от нас. Мы смотрели друг на друга. В этот миг я почувствовал, что в ней нет ничего угрожающего. Я улыбнулся и помахал ей рукой. Она хихикнула в ладошку, словно застенчивая девчонка. Мне почему-то было приятно. Я повернулся к дону Хуану, чтобы поделиться с ним своими соображениями относительно её внешности и поведения, но он до полусмерти напугал меня, яростно крикнув:
– Вот чёрт, да не поворачивайся же ты к ней спиной!
Я мгновенно повернулся обратно и взглянул на неё. За это время она подошла ещё на два шага и стояла совсем рядом, почти в метре от дверцы машины. Она улыбалась, показывая белые и очень чистые зубы. Однако в улыбке этой было что-то мистически жуткое. Это была не дружелюбная улыбка, а скорее какая-то сдержанная ухмылка. Ла Каталина улыбалась одними губами. Её большие чёрные глаза смотрели холодно и неподвижно.
По моему телу пробежали мурашки. Дон Хуан принялся ритмично смеяться. Постояв ещё немного, Ла Каталина, пятясь, начала отступать, пока не затерялась в толпе.
Мы поехали прочь, и по пути дон Хуан с удовлетворением прошёлся по поводу того, что теперь мне придётся срочно подбирать хвосты, устраняя из своей жизни расхлябанность и разгильдяйство, и как можно эффективнее учиться, иначе Ла Каталина раздавит меня как беспомощного клопа.
– Я же обещал тебе достойного противника! Она и есть этот самый противник, – сказал он в заключение.
Дон Хуан сказал, что нужно дождаться знака. Тогда будет ясно, что нам делать с ведьмой, вмешавшейся в мою охоту.
– Если покажется ворона или послышится карканье, мы будем знать наверняка, что нужно ждать. И где именно ждать, – сказал он и медленно обвёл взглядом окружающий пейзаж.
– Здесь мы ждать не будем, – шёпотом сообщил он.
Мы пошли на восток. Было уже довольно темно. Вдруг откуда-то сзади из-за высоких кустов вылетели две вороны, пролетели над нами и скрылись за холмом. Дон Хуан сказал, что нас интересует именно этот холм.
Когда мы подошли к холму, дон Хуан обошёл его вокруг и выбрал место у подножия. Он очистил от хвороста, листьев и прочего мусора круглый пятачок диаметром около двух метров. Я пытался помогать, но дон Хуан с силой отодвинул меня решительным движением руки. Он прижал палец к губам, призывая к молчанию. Закончив готовить место, он втянул меня в центр круга, поставил лицом на юг и спиной к холму и шепнул на ухо, чтобы я повторял его движения. Потом он принялся как бы пританцовывать, ударяя подошвой правой ступни по земле. Серии из семи ровных ударов перемежались короткими сериями из трёх быстрых постукиваний.
Я попробовал приспособиться к его ритму, и после нескольких неуклюжих попыток мне это более или менее удалось.
– Для чего это? – спросил я.
Он сказал, что это – кроличий бой. В конце концов тот, кто ко мне подбирается, не выдержит и придёт взглянуть, в чём дело и что за шум.
Когда я полностью перенял его ритм, дон Хуан прекратил топать, велев мне продолжать, и стал дирижировать рукой, чтобы я не сбился с ритма.
Время от времени он внимательно прислушивался, слегка склонив голову набок и как бы пытаясь разобраться в шумах, доносившихся из чапараля. В какой-то момент он сделал мне знак остановиться и застыл в позе полной готовности, словно собирался прыгнуть на неизвестного и невидимого врага.
Потом он дал мне знак продолжать топать. Через некоторое время снова остановил. Каждый раз, когда я останавливался, он прислушивался с таким сосредоточением, что, казалось, каждая клетка его тела готова была взорваться от напряжения.
Я осмотрелся. Нас окружала тёмная масса кустарника, холмов и скал. Облака на тёмно-синем небе уже не были видны. Весь мир казался скоплением однородной массы тёмных размытых силуэтов.
Я услышал далёкий жуткий крик какого-то животного – то ли койота, то ли ночной птицы. Он прозвучал настолько неожиданно, что я даже не обратил на него внимания. Но дон Хуан слегка вздрогнул всем телом. Он подошёл и встал рядом, и я почувствовал, что его тело слегка вибрирует.
– Вот и она, – прошептал он. – Топай и будь готов. Она идёт.
Я принялся яростно топать. Дон Хуан слегка наступил мне на ногу и знаком велел топать мягче и ритмичнее.
– Прекрати дёргаться – отпугнёшь! – сказал он.
Дон Хуан снова принялся отсчитывать ритм взмахами руки. После того, как он остановил меня вторично, я снова услышал тот же крик, но теперь уже заметно ближе. Теперь он был похож на крик птицы, пролетавшей над холмом.
Дон Хуан опять велел мне топать. Когда он остановил меня, слева послышался шорох, словно какой-то тяжёлый зверь ходил в кустах по сухой траве. Медведь! Нет, медведи в пустыне не водятся... Я схватил дона Хуана за руку, он улыбнулся и снова поднёс палец к губам, призывая к молчанию. Я всматривался во тьму слева от себя, но дон Хуан знаком велел мне этого не делать. Он несколько раз показал на небо над моей головой, а потом велел повернуться кругом и пальцем указал на какую-то точку на холме. Я уставился туда и вдруг, как в ночном кошмаре, оттуда на меня метнулась тень. Я вскрикнул и упал на спину. Мгновение я видел чёрный силуэт на фоне тёмно-синего неба. Потом он поплыл по воздуху и приземлился в кустах позади нас. Я услышал треск, словно тяжёлое тело проламывалось сквозь кусты, а потом раздался жуткий крик, от которого в жилах стыла кровь.
Дон Хуан поднялся и повёл меня сквозь тьму к тому месту, где остались мои ловушки. Он заставил меня снять и разобрать их, а потом разбросал их детали. Всё это он делал без единого слова. Мы молчали всю дорогу до его дома.
– Что ты хочешь от меня услышать? – спросил дон Хуан в ответ на мои настойчивые просьбы объяснить события, свидетелем которых я стал несколько часов назад.
– Что это было? – спросил я.
– Вот чёрт, ну ты же прекрасно знаешь кто это был! – воскликнул он. – И не надо замыливать себе глаза нейтральным вопросом «что это было?». Кто это был – вот что важно.
У меня уже было некое подобие объяснения, которое в принципе вполне меня устраивало. Фигура надо мной была очень похожа на воздушного змея, которого выпустил на холме и тянул за верёвочку кто-то, прятавшийся за нами в кустах. Видимо тот, в кустах, в конце быстро потянул змея к себе, отсюда и впечатление, что силуэт пролетел над нами и скрылся в чапарале метрах в пятнадцати-двадцати за нашей спиной.
Дон Хуан внимательно выслушал моё объяснение, а потом долго хохотал, пока по щекам не потекли слёзы.
– Слушай, хватит тебе топтаться вокруг да около. Давай ближе к сути. По-твоему, это была не она?
Мне пришлось признать, что, упав и взглянув вверх, я заметил силуэт женщины в длинной юбке, пролетавший надо мной в замедленном прыжке. Потом что-то словно дёрнуло этот силуэт вперёд, и он с большой скоростью рухнул в кусты. Именно такой характер движения силуэта создал у меня впечатление, что это был воздушный змей.
Дон Хуан отказался дальше обсуждать происшествие.
Утром следующего дня дон Хуан ушёл по каким-то своим загадочным делам, а я сел в машину и отправился в соседний посёлок навестить своих знакомых индейцев яки.
Среда, 12 декабря
Как только я приехал в посёлок яки, тамошний лавочник-мексиканец сказал мне, что в выездной лавке из Сьюдад Обрегона взял напрокат проигрыватель и два десятка пластинок для «фиесты», которую планировал устроить вечером в честь Девы Гваделупской. Он уже всем рассказал, что достал всё через Хулио – продавца выездной лавки, который дважды в месяц приезжал в посёлок собирать очередные взносы за дешёвую одежду, которую он иногда умудрялся продавать индейцам в рассрочку.
Хулио привёз проигрыватель утром и подключил его к генератору, от которого питалась электросеть лавки. Он убедился в том, что всё работает, потом включил максимальную громкость, напомнил лавочнику, чтобы тот не трогал никаких кнопок и принялся раскладывать пластинки.
– Я знаю, сколько царапин на каждой из них, – сказал Хулио лавочнику.
– Скажи это моей дочке.
– Отвечаешь ты, а не твоя дочка.
– Это всё равно. Кроме неё, к пластинкам никто не притронется.
Хулио сказал, что его мало волнует, будет притрагиваться к пластинкам только она или кто-то ещё, потому что платить за повреждённые пластинки всё-таки придётся лавочнику. Тот начал спорить с Хулио. Хулио покраснел. Время от времени он обращался к большой группе индейцев, собравшихся перед лавкой. Он разводил руками, изображая отчаяние, делал расстроенное лицо и соответствующим образом гримасничал. В конце концов он потребовал залог. Это вызвало новый каскад препирательств о том, сколько платить за повреждённую пластинку. Хулио авторитетно заявлял, что платить нужно полную цену, как за новую. Лавочник злился всё сильнее и начал собирать свой удлинитель. Похоже было, что он склонен был отменить всё мероприятие и собирался отключить проигрыватель, Своим клиентам, собравшимся перед лавкой, он дал понять, что сделал всё, от него зависящее, и если соглашение не достигнуто, то лишь из-за несговорчивости Хулио. Похоже было, что вечеринка провалилась, ещё не начавшись.
Блас – старый индеец, в доме которого я остановился, – вслух принялся униженно жаловаться на бедственное положение индейцев яки, которые не могут позволить себе даже отпраздновать свой самый почитаемый религиозный праздник – день Девы Гваделупской.
Я хотел было вмешаться и предложить свою помощь, но Блас меня остановил. Он сказал, что если я внесу залог, то лавочник собственноручно из вредности пepeбьёт все пластинки.
– Подонок редкостный, – объяснил Блас. – Путь платит. Обдирает нас, как липку, почему бы ему не заплатить?
После долгой дискуссии, в которой все присутствовавшие, как это ни странно, выступали на стороне Хулио, лавочник добился-таки обоюдоприемлемого решения. Он не внёс залог, но согласился принять на себя ответственность за пластинки и проигрыватель.
Хулио сел на мотоцикл и, оставляя за собой пыльный шлейф, укатил к клиентам, жившим в домиках, разбросанных по пустыне вдалеке от посёлка. Блас объяснил, что Хулио спешит потому, что хочет добраться до них раньше, чем те успеют прийти в лавку и пропить все свои денежки в честь праздника. Едва он это сказал, как из-за лавки вышла группа, индейцев. Блас взглянул на них и засмеялся. Смеялись и все остальные.
Блас объяснил, что эти индейцы – те самые клиенты Хулио. Они ждали, спрятавшись за лавкой, пока он уедет.
Вечеринка началась относительно рано. Дочь лавочника поставила пластинку и опустила иглу. Послышался жуткий скрежет и высокочастотное шипение, а потом – дребезжание гитар и скрипучие голоса труб.
Вечеринка заключалась в прокручивании пластинок на полную громкость. Четыре молодых мексиканца танцевали с двумя дочерьми лавочника и тремя другими женщинами-мексиканками. Яки не танцевали, зато с явным удовольствием следили за каждым движением танцующих. Казалось, для наслаждения им не нужно ничего другого – просто сидеть и, наблюдая за танцующими, прихлёбывать дешёвую текилу. Я заказал выпивку для каждого, с кем был знаком. Чтобы не вызвать ничьих обид, я сновал между индейцами, разговаривал с ними и предлагал выпивку. Всё шло хорошо, пока они не подзарядились достаточно и не обратили внимание, что сам я не пью. Тогда они все разом на меня обозлились, словно осознав, что я их не уважаю и не принадлежу к их среде. Они надулись и молча сидели, время от времени ехидно на меня поглядывая.
До мексиканцев, которые напились уже примерно до такой же степени, в тот же самый момент дошло, что я не только не пью, но и не танцую. Эти тоже обозлились. Однако вели они себя увереннее и агрессивнее, чем индейцы. Один из парней схватил меня за рукав, подтянул к самому проигрывателю, налил полную кружку и потребовал, чтобы я выпил всё залпом, доказав тем самым, что я – «macho».
Я попытался их утихомирить, выдавив из себя идиотский смешок, призванный означать, что всё это мне нравится. Я сказал, что лучше сперва потанцую, а выпью потом. Один из парней назвал песню. Девушка принялась рыться в груде пластинок. Она тоже была заметно навеселе, несмотря на то, что женщины вроде бы открыто не пили, и с попаданием пластинки на диск у неё возникли осложнения.
– Это – неправильная пластинка, – поводя заметно помутневшими глазами заявил парень. – Это вовсе не твист! Девушка снова принялась неуклюже перебирать пластинки непослушными пальцами. Все сгрудились вокруг проигрывателя и приняли деятельное участие в поисках подходящей музыки. Я воспользовался моментом и сбежал с освещённой площадки в темноту за лавкой.
Я стоял метрах в тридцати от них в темноте среди кустов, пытаясь сообразить, как быть дальше. Я устал и склонялся к тому, что пора садиться в машину и отправляться домой. Я направился к дому Бласа, где стояла машина, прикинув, что если ехать медленно с потушенными фарами, то никто моего побега не заметит.
Возле проигрывателя всё ещё продолжались поиски пластинки: слышно было, как шипят динамики. Потом грянул твист. Я рассмеялся, представив себе, как они оглянулись и обнаружили, что меня и след простыл.
На дороге показались тёмные силуэты нескольких человек, направлявшихся в сторону лавки. Разминувшись со мной, они пробормотали: «Buenas noches». Я узнал их и сообщил, что вечеринка удалась на славу.
Подходя к крутому повороту дороги, я встретил ещё двоих. Их я не знал, но на всякий случай всё равно поздоровался. Здесь, на дороге, визг проигрывателя был слышен так же хорошо, как перед лавкой. Была тёмная беззвёздная ночь, но света фонарей возле лавки было достаточно, чтобы видеть дорогу. До дома Бласа было уже совсем недалеко, и я прибавил шагу. На повороте дороги с левой стороны я заметил тёмный силуэт сидевшего на корточках человека. Сначала я подумал, что это – кто-то, ушедший с вечеринки раньше меня. Человек сидел так, словно испражнялся на обочине. Это показалось мне странным. Жители посёлка обычно ходили в кусты. Я решил, что человек, кем бы он ни был, пьян в дымину, раз не решился отойти от дороги, чтобы справить большую нужду.
Проходя мимо, я сказал: «Buenas noches». Ответом мне послужил жуткий хриплый совершенно нечеловеческий вой. Волосы мои самым натуральным образом встали дыбом. Секунду я был парализован. А потом пошёл дальше, шагая всё быстрее и быстрее. Тёмный силуэт приподнялся. Это была женщина. Согнувшись и наклонившись вперёд, она прошла насколько метров, а потом прыгнула. Я побежал. Женщина подобно гигантской птице прыгала рядом, отталкиваясь от земли обеими ногами и не отставая от меня. Когда я уже подбегал к дому Бласа, она бросилась мне наперерез, почти до меня дотронувшись.
Я перескочил через неглубокую сухую канаву и ввалился в дом, толкнув плечом хлипкую дверь.
Блас был дома. Я рассказал ему о случившемся, но он не придал этому значения.
– Здорово тебя разыграли! – прокомментировал он мой рассказ. – Индейцы любят выделывать всякие такие фокусы с иностранцами.
Вечерняя история настолько выбила меня из колеи, что наутро вместо того, чтобы отправиться домой, я поехал прямиком к дону Хуану.
Его дома не оказалось. Появился он только ближе к вечеру. Я не дал ему сказать ни слова и выложил всё, не забыв упомянуть и комментарий Бласа. Возможно, это было лишь игрой воображения, но мне показалось, что дон Хуан обеспокоен.
– То, что сказал Блас, ерунда, – очень серьёзно произнёс он. – Бласу ничего не известно о битвах между магами. Ты должен был понять, что происходит нечто серьёзное, уже в тот момент, когда заметил, что тень – слева от тебя. Но в любом случае бежать было нельзя.
– А что же мне было делать? Стоять на месте?
– Да. Встречаясь с противником, который не является обычным человеческим существом, воин должен принять свою стойку. Это – единственное, что в таком случае делает его неуязвимым.
– О чём ты говоришь, дон Хуан?
– Я говорю о том, что это было твоё третье столкновение с достойным противником. Она всюду преследует тебя, выжидая момент, когда ты проявишь слабость. В этот раз ты почти оказался у неё в руках.
На меня нахлынуло раздражение. Я обвинил его в том, что он подвергает меня бессмысленной опасности. Я сказал, что он ведёт жестокую игру.
– Это было бы жестоко в отношении обычного человека, – возразил он. – Но человек перестаёт быть обычным, едва вступив на путь воина. И, кроме того, я нашёл тебе достойного противника вовсе не затем, чтобы с тобой поиграть или тебе досадить. Достойным противник подстегнёт тебя. Под влиянием такого достойного противника, как Ла Каталина, ты можешь научиться использовать всё то, чему я тебя научил. Я не вижу другого способа.
Мы немного помолчали. От его слов у меня возникло тяжёлое мрачное предчувствие.
Потом дон Хуан попросил меня как можно точнее воспроизвести крик, который я услышал после того, как произнёс: «Buenas noches».
Я попытался, и получившийся жуткий вой испугал меня самого. Дону Хуану моя интерпретация показалась, видимо, смешной. Он хохотал без удержу.
После этого он предложил мне восстановить всю последовательность событий: расстояние, которое я пробежал; расстояние, на котором женщина была от меня, когда я её заметил; расстояние, бывшее между нами, когда я подбегал к дому и момент, в который она начала прыгать.
– Ни одна жирная индеанка не способна этак скакать, – сказал дон Хуан, выслушав все подробности. – Ни одна из них столько даже просто не пробежит.
Он заставил меня попрыгать. Мне удавалось за каждый прыжок покрывать не больше полутора метров. А та женщина, если я не ошибся, прыгала, самое малое, – на три метра с лишним!
– Я думаю, ты уже понял, что должен с этой самой минуты постоянно быть в тонусе и держаться настороже, – очень серьёзно сказал дон Хуан. – Она пыталась хлопнуть тебя по левому плечу в момент твоей слабости, когда ты неспособен осознавать.
– Что мне делать? – спросил я.
– Жаловаться, во всяком случае, бессмысленно. С этого момента самым важным фактором в твоей жизни становится стратегия. Стратегическая линия жизни.
Я не мог сосредоточиться на том, что он говорил, и записывал чисто автоматически. После длительного молчания он спросил, не ощущаю ли я боли за ушами или в затылочной части шеи. Я ответил, что не ощущаю, а он сказал, что боль в любом из этих мест означала бы, что я действовал неуклюже и Ла Каталина сумела причинить мне вред.
– Впрочем, все твои действия вчера вечером были неуклюжи, – заявил он. – Прежде всего, ты отправился на вечеринку, чтобы убить время. Как-будто есть время на то, чтобы его убивать. Это тебя ослабило.
– Мне что, нельзя ходить на вечеринки?
– Тебе можно ходить, куда угодно, но при этом ты должен отвечать за каждое своё действие. Воин живёт стратегически. И на вечеринку или что-то в этом роде он отправляется лишь в том случае, если этого требует стратегическая линия его жизни. И это само собой подразумевает, что он находится в состоянии абсолютного самоконтроля и осознанно совершает все действия, которые считает необходимыми.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня, потом закрыл лицо руками и мягко усмехнулся.
– Ты попал в ужасно крутой оборот, – сказал он. – На твоём пути оказался достойный противник, и впервые в жизни ты не можешь позволить себе разгильдяйства. На этот раз тебе придётся освоить совершенно новое для тебя делание – делание стратегии. Если ты выстоишь в схватке с Ла Каталиной, то настанет день, когда тебе нужно будет поблагодарить её за то, что она заставила тебя изменить твоё делание.
– Боже, какой ужас! А если я не выстою?
– Воин никогда не потворствует таким мыслям. На той вечеринке, например, ты был шутом. Не потому, что задача быть шутом вытекает из твоей стратегии, но потому, что ты сам отдался во власть этих людей. Ты никогда не утруждал себя контролем поэтому в конце концов был вынужден от них убегать.
– Что же мне следовало делать?
– Не ходить туда вообще, а если и идти, то только для того, чтобы совершить какой-либо особенный поступок. После дурацкой ситуации с пьяными мексиканцами ты был ослаблен. И Ла Каталина не преминула этим воспользоваться. Потому она и устроилась у тебя на пути. Твоё тело почувствовало, что тут что-то не то, но ты всё равно с ней заговорил. И это было ужасно. Во время столкновения с противником ты не должен произносить ни слова. А потом ты повернулся к ней спиной. И это было ещё хуже. Но вслед за этим ты побежал. И вот хуже этого ты уже ничего не мог придумать. Если бы на месте этой ведьмы оказался настоящий магический воин, он уложил бы тебя на месте уже в тот момент, когда ты повернулся спиной. Единственная защита мага – не двигаться с места и исполнять свой танец.
– О каком танце ты говоришь? – спросил я.
Он ответил, что «кроличий бой», которому он меня научил на днях – первое движение танца воина. Того самого танца, который воин оттачивает и развивает всю свою жизнь, а потом исполняет во время своей последней остановки на этой земле.
Тут в сознании моём что-то, наконец, прояснилось, и возникли кое-какие соображения. С одной стороны, я не мог не признавать реальности всего, что происходило во время моей первой стычки с Ла Каталиной, и, безусловно, существовала возможность того, что она меня действительно преследует. Но, с другой стороны, я не мог понять, каким образом она это делает, и потому у меня возникло подозрение, что дон Хуан просто меня разыгрывает и сам производит многие из тех жутких эффектов, которые я наблюдал.
Вдруг дон Хуан посмотрел на небо и сообщил, что теперь – самое время съездить взглянуть на ведьму. Он заверил меня, что это почти совсем не опасно, поскольку мы всего лишь просто проедем мимо её дома.
– Тебе нужно только на неё взглянуть, – объяснил он. – Тогда все сомнения так или иначе отпадут.
Руки мои начали обильно потеть, и мне пришлось несколько раз вытереть их полотенцем. Мы сели в машину. Дон Хуан велел мне ехать сначала по трассе, а затем свернуть на широкую немощёную дорогу. Я вёл машину по самой её середине, потому что тяжёлые грузовики и тракторы выдавили в земле довольно глубокие колеи, и моя машина оказалась слишком низкой для того, чтобы ехать по правой или левой стороне. Мы медленно продвигались вперёд, окружённые густым облаком пыли. Грубый гравий, которым когда-то были засыпаны выбоины, во время дождей смешался с грязью, и теперь сухие комья из камней и глины с грохотом колотили по металлическому днищу автомобиля.
Когда мы подъехали к небольшому мостику, дон Хуан велел притормозить. Возле моста сидели четверо индейцев. Они приветливо нам помахали. Я не был уверен, что знаком с ними. Мы проехали мост, и дорога слегка повернула.
– Вот её дом, – шепнул мне дон Хуан, указывая глазами на белый дом за высокой изгородью.
Он велел мне развернуться, остановиться напротив дома и наблюдать, ожидая, пока подозрения колдуньи не разыграются настолько, что она решится выглянуть на улицу.
Мы простояли там минут, наверное, десять. Мне это время показалось бесконечностью. Дон Хуан не произносил ни слова. Он неподвижно сидел и смотрел на дом.
– Вот она, – сказал он, и тело его неожиданно вздрогнуло.
Я заметил внутри дома зловещий тёмный силуэт женщины.
Ещё через несколько минут она вышла из темноты комнаты и остановилась в дверях, глядя на нас. Мы некоторое время смотрели на неё, а потом дон Хуан велел мне ехать. Я буквально потерял дар речи. Я мог поклясться, что это была та самая женщина, которая скакала за мной по тёмной дороге.
Примерно через полчаса, когда мы уже ехали по шоссе, дон Хуан заговорил.
– Ну, что скажешь? – спросил он. – Ты узнал её фигуру?
Я долго колебался, прежде, чем ответить. Я боялся окончательности, которая неизбежно была сопряжена с утвердительным ответом. Я тщательно сформулировал фразу и сказал, что, пожалуй, было слишком темно, чтобы судить наверняка.
Он засмеялся и погладил меня по голове.
– Она это была. Она. Правда?
Он не дал мне возможность ответить. Он приставил палец к губам, а потом прошептал, что говорить бессмысленно, и что выжить в противостоянии с Ла Каталиной я смогу только воспользовавшись всем тем, чему он меня научил.
← К оглавлению |
Вверх |
Далее |