76. САМЫЙ СТРАШНЫЙ ПРИГОВОР

Ужин накрыт на главной площади. Столы расставлены по кругу, и в центре остается много свободного места.

В прошлый раз нам подавали греческие блюда, сегодня итальянская кухня. Появляется повозка с закусками – помидоры с моцареллой, баклажаны в масле, копченая ветчина с дыней.

Мы слышим вдалеке отчаянные крики осужденного. Аппетит моментально пропадает.

– Какая чудовищная казнь.

– Бедняга.

– Что бы мы об этом ни думали, – тихо говорит Жорж Мельес, – и каким бы ни было преступление, Прудон не заслужил такого.

– Не хотела бы я оказаться на его месте, – признается Сара Бернар, которая, однако, была в числе первых, кто обвинял Прудона.

– Это слишком сурово даже за все, что он сделал, – соглашается Жан де Лафонтен. – Наказание не соответствует преступлению.

– Они так расправились с ним, чтобы другим было неповадно, – говорит Сент-Экзюпери. – Они сами не понимают этого.

Старшие боги пришли ужинать с нами. За едой они громко разговаривают.

Пришли все, кроме Афродиты.

– Я чувствую себя виноватым в том, что произошло, – говорю я.

Я нервно грызу сухарь. Я думаю о том, что только что произошло, и вдруг на меня накатывает сомнение.

Я медленно прокручиваю в голове все предшествующие события.

Когда я стрелял, я ранил богоубийцу в правое плечо. Во время процесса мы видели, что Прудон был ранен в левое. Боже мой! Его рана! Прудон невиновен. Это означает, что настоящий богоубийца по-прежнему на свободе. И следовательно, он не из учеников. Ни один из них не ранен в плечо.

– Что с тобой, Мишель? – спрашивает Рауль.

– Ничего, – отвечаю я. – Я тоже считаю, что наказание слишком сурово.

– Старшие боги испугались. Бог-ученик – убийца. Такого они еще не видели, – замечает Сара Бернар.

Жорж Мельес лепит из мякиша человечка. Мата Хари кладет себе на тарелку кусок дыни.

– Какое ужасное наказание. Я и представить не могла, что они приговорят его к такому.

Все мы слышали страшное решение, которое огласила Афина: Стать смертным. Обычным смертным. На «Земле-18».

– Он управлял игрой, теперь он почувствует, каково быть в ней, – говорит Жорж Мельес, вертя в руках человечка из хлеба.

Я думаю о жизни, об ожидающей впереди смерти, о судьбе. Все это можно вынести, если ты ни о чем не ведаешь. Но Афина объявила, что Прудон будет помнить свое пребывание в Олимпии. Он будет помнить, что был богом.

Некоторые, нахмурившись, вспоминают свою предыдущую жизнь на «Земле-1». У каждого есть какие-нибудь мучительные воспоминания.

Мне тоже приходят на память некоторые не самые приятные моменты моей земной жизни. Вечное метание между желанием и страхом. Постоянно чего-то желать. Всегда бояться. Невозможность понять мир, в котором живешь. Старость. Болезни. Мелочность окружающих. Насилие. Постоянная угроза жизни. Иерархичность каждого уровня общества. Маленькие начальники. Маленькие амбиции. Купить новую машину. Покрасить стены в гостиной. Бросить курить. Изменить жене. Выиграть в лотерею. Теперь, когда стал богом и получил новые знания о мире, этот взгляд на мир кажется мне таким узким.

Рауль высказывается за всех:

– Это чересчур сурово.

– Мы были на «Земле-1». Он будет на «Земле-18».

– Когда он попадет туда?

Крики Прудона внезапно обрываются. Мы все перестаем есть. Прислушиваемся. Тишина длится три… четыре минуты.

– Все. Они уже отправили его, – говорит Жан де Лафонтен.

Мне в голову приходит дикая мысль. Надо было дать ему поручение к моим людям-дельфинам. На случай, если он их встретит. Он был не таким уж плохим парнем и наверняка согласился бы.

– Бедняга, – шепчет Сара Бернар.

Мы представляем себе, как Прудон в очках и с длинной бородой попадает на «Землю-18», в эпоху, соответствующую древним векам «Земли-1».

– Если он будет говорить правду, его сочтут сумасшедшим.

– Или колдуном.

– Они убьют его.

– Нет, он бессмертный. Это часть его наказания. Афина так сказала. Он будет вечно непонятым.

Мы постепенно принимаемся за еду.

– На самом деле все зависит от того, куда он попадет. Если боги отправят его к его народу, там его примут лучше.

– Люди-крысы?

Выражение лица Сары Бернар меняется.

– Он хотел, чтобы они стали суровыми, мужественными захватчиками, рабовладельцами, разрушителями. Пусть поживет среди них и посмотрит, что получилось. Вряд ли им по душе странные чужеземцы.

– Тот, кто расставлял ловушку, сам в нее попал, – добавляет Симона Синьоре.

Первый приступ ужаса прошел, мои друзья начинают свыкаться с мыслью, что Прудон сам виноват б своем несчастье.

Времена года приносят involtini, куски телячьего рулета, фаршированного моллюсками, виноградом, шалфеем и сыром. Необыкновенно вкусно.

– Что бы вы сделали, если бы были богом и вам пришлось бы жить среди народа, который вы сами создали?

Моим друзьям вопрос кажется интересным.

– Мне подходит моя цивилизация, – отвечает Рауль. – Я бы попытался стать новым императором.

– А ты, Мишель?

– У меня нет императоров, – говорю я. – Я думаю, что, если бы стал человеком-дельфином и сохранил бы свои знания, я бы постарался забыть все, что знал.

– Он прав. Нужно забыть, убедить в этом себя, Стать безвестным, незаметным.

– Смириться с тем, что оказался в толпе идиотов, Можно, только если сам станешь одним из них, – добавляет философ Жан де Лафонтен.

Он достает блокнот и, взяв эту фразу за основу, тут же начинает сочинять басню. Я вижу ее название: «Дурак в стране дураков».

Я продолжаю:

– Я бы решил, что мне просто приснилось, как я был богом в Олимпии. И я убедил бы себя, что это был только сон. Считал бы себя смертным. И с любопытством ждал бы смерти.

Мата Хари берет меня за руку.

– Я бы забыла все, но постаралась не забыть тебя, – говорит она.

Она крепко сжимает мою руку.

– Ты бы быстро заметил, что не такой, как все, когда умрут все твои ровесники, – замечает Сент-Экзюпери.

– Я припоминаю нечто похожее. Граф Сен-Жермен, живший в XVIII веке, утверждал, что он бессмертен.

Я тоже читал в «Энциклопедии» что-то в этом роде. Исцелитель маркизы де Помпадур, граф Сен-Жермен утверждал, что он новое воплощение Христофора Колумба и Фрэнсиса Бэкона, и требовал, чтобы его называли Мастером-Алхимиком.

– Это легенда. Во всяком случае, не стариться – не самое лучшее, что может случиться со смертным.

Оры приносят амфоры. У вина необыкновенно приятный фруктовый вкус. Откуда у них напитки, распространенные на «Земле-1»?

– Если бы я оказалась среди смертных, – включается в разговор Сара Бернар, – я бы постаралась как можно лучше использовать этот шанс. Я бы занималась любовью со всеми, кто мне понравится, ела бы без удержу. Моя жизнь была бы сплошным праздником. Я бы все время искала новых ощущений. Я бы испытала все, что скромность или осторожность помешали мне испытать на «Земле-1».

– Оказавшись среди смертных «Земли-18» и пусть даже смутно вспоминая, что я участвую в игре богов-учеников, я бы… я бы постоянно боялся того, что вы будете плохо играть, – вставляет Жорж Мельес, чтобы немного разрядить атмосферу.

– Ты бы нам не доверял?

– Нет. Теперь, когда я знаю, что мир зависит от таких легкомысленных людей, как мы, я думаю, что у меня был бы повод для беспокойства.

– Могло бы быть и хуже, – говорит Жан де Лафонтен. – По крайней мере, мы взрослые интеллигентные боги. Представь, что судьбу мира доверили бы безответственным детям.

– Прямо мороз по коже, когда видишь, как они разоряют муравейник или сажают ящериц в банку, – соглашается Симона Синьоре.

Нам приносят блюдо с лазаньей из морепродуктов с сыром, под соусом бешамель.

– Я хочу предложить одну вещь, – говорю я. – Если кто-то из нас найдет Прудона, пусть он защищает его.

– Ты думаешь, это реально – найти одного человека среди целого человечества? Это все равно что искать иголку в стоге сена.

Я вспоминаю слова Эдмонда Уэллса: «Чтобы найти иголку в стоге сена, ее следует искать магнитом среди углей».

Сара Бернар передает по кругу пармезан и перец.

– Почему ты хочешь защитить его? Ведь он убил нашу подругу Мэрилин Монро? – спрашивает Рауль.

– До самого конца он утверждал, что невиновен. Лично я сомневаюсь в том, что он виноват, – признаюсь я. – Мне кажется, что суд был слишком скорым. И что его судили больше за его прошлое анархиста на «Земле-1», чем за преступления на Эдеме. И в этих преступлениях улик против него было недостаточно.

– Ты стрелял в него.

– Я стрелял в убегающего человека в маске.

– Он единственный оказался ранен.

– Знаю. Но мне кажется, не все так просто. Жорж Мельес не согласен со мной.

– Бывают случаи, когда не приходится отрицать очевидное. Богоубийца ранен, среди учеников тоже обнаруживают раненого.

Оркестр кентавров играет классическую музыку, что-то в стиле Вивальди. Старшие боги встают, чтобы пропустить Аполлона, собирающегося присоединиться к музыкантам.

Прекрасный юноша, напоминающий плейбоя в тоге, неспешно поправляет волосы и одежду. Он встает перед музыкантами и достает из складок тоги золотую лиру. Нежно пробегает по ней пальцами. Раздаются мелодичные звуки. Но он недоволен и требует принести электрический усилитель. Подключает провод, и в звуках его мини-арфы слышится металл. Аполлон берет несколько аккордов и виртуозно начинает исполнять соло.

«Этот мир можно терпеть за то, что в нем есть искусство», – думаю я.

Проходят часы. Я смотрю на Мату Хари. Солнце садится вдалеке, окрашивая небо в лиловый цвет.

Изящный профиль Маты четко виден на фоне садящегося светила. Я слушаю Аполлона, держу руку Маты Хари, чувствую благоухание олив, тмина и базилика, которое смешивается с ароматом итальянских блюд. Мне хорошо.

И тут появляется Афродита.

На ней полупрозрачная тога из лилового шелка. Диадема на волосах. Изображающая ее саму на колеснице, которую везут горлицы.

Оркестр умолкает.

Афродита начинает петь без музыки.

– Ты еще любишь Афродиту?

– Нет, – произношу я.

Мата пристально смотрит на меня.

Врать бессмысленно. Нужно быть осторожнее.

– Это все-таки богиня Любви, – говорю я.

– Это убийца.

– «Страшнее дьявола», – говорю я вполголоса.

Мата Хари оскорблена.

– А кто тогда я для тебя? Любовница? Подруга? Подруга-любовница?

Боже мой, я загнан в тупик. Ситуация напоминает мне шутку моего друга Фредди Мейера, который любил иронизировать над Библией. Адам скучает один и просит Бога сделать женщину. Бог исполняет его желание. Проведя с женщиной ночь любви, Адам выглядит недовольным. «Почему у нее длинные волосы?» – спрашивает он. «Потому что это так красиво», – отвечает Бог. «Почему у нее какие-то выпуклости на груди?» – «Чтобы ты, обнимая ее, мог класть на них голову».

Однако Адам все еще недоволен. «Почему она глупа?» – спрашивает он. «Чтобы могла терпеть тебя», – отвечает Создатель.

Так и я со своей Евой. Нужно быстро придумать ответ.

– Ты со мной здесь и сейчас, – расплывчато отвечаю я. – Для меня ты самая главная женщина.

Я пытаюсь обнять ее, но она уклоняется.

– Для тебя я просто партнер по сексу. Ты все еще думаешь о другой. Возможно, даже тогда, когда мы занимаемся любовью.

И вдруг она уходит. Я бросаюсь за ней. Она входит в мою виллу и начинает собирать разбросанные повсюду вещи.

– Что я должен сказать, чтобы доказать, что у меня больше нет никаких чувств к Афродите?

– Убей ее в своей памяти, – отвечает она. – Иногда мне кажется, что ты со мной только для того, чтобы отомстить ей.

Нужно быть осторожнее. Я припоминаю все ссоры с женщинами, которые пережил смертный Мишель Пэнсон. У меня было немного любовниц, не больше десятка, но каждый раз вдруг наступал момент, когда отношения по какой-то необъяснимой причине портились, и я обвинялся в том, что плохо закрывал тюбик с зубной пастой, или в том, что у меня якобы были любовницы. Как правило, я молча слушал подругу, ожидая, когда она сама устанет говорить. Это было как с Прудоном: суд окончен и подсудимый осужден еще до того, как начнется процесс.

– Я прекрасно все видела. Когда она появляется, все меняется.

Пусть гроза пройдет.

– В ней нет ничего особенного. Если вас, мужчин, так впечатляет грудь или задница, я тоже могу нацепить какие-нибудь сексуальные тряпки…

Не отвечать.

– Вот увидишь, я красивее, чем она. Светлые волосы, голубые глаза, да она бледная моль! Слишком высокие скулы, квадратный подбородок, да и грудь у нее слишком маленькая. И задница тоже!

– Мне наплевать на внешность.

– Да, я вас знаю. У вас мозги в члене. Скажи, чем она лучше меня?

– Ничем. Она ничем не лучше.

– Тогда что на тебя производит такое впечатление? Ее высокомерие?

Она начинает плакать. И это я проходил уже сотни раз, эти сцены со слезами. Я подхожу к ней, чтобы утешить, но она с силой отталкивает меня.

Она бросается в мою комнату и запирается там. Сквозь дверь я слышу ее рыдания.

Я забыл, что каждая пара переживает подобные кризисы. Всякий раз я забываю об этом.

– Ты чудовище! – кричит она.

Я не могу войти в собственную комнату. Смирившись с этим, я включаю в гостиной телевизор и жду, когда она успокоится.