←К оглавлению

Бернард Вербер – Тайна Богов

43. СНОВА ДЕЛЬФИНА

Я сплю.

И мне снится, что я писатель. Раздаю автографы и встречаю читательницу, которая хочет обсудить со мной один сюжет.

Она заявляет, что ей нужно поговорить со мной о том, что она вынесла из моих книг. По мере того как она говорит, я замечаю, что она понимает мои книги лучше, чем я. Как это может быть?

Я задаю ей вопросы, и она рассказывает мне кучу всего о моей работе.

– В вашей последней книге вы пишете, что 1+1 = 3, а затем математически доказываете это. Но ваше доказательство невозможно принять, потому что приходится делить на ноль, а это невозможно. Однако в этом и заключается ваше открытие. Почему математики запрещают делить на ноль? Потому что в результате этого действия мы получаем… бесконечность. А бесконечность – понятие, недопустимое в математике, так же как и в философии. Но вы-то свободный мыслитель, и вам можно выйти за установленные рамки. Таким образом, ваше 1 + 1 равно не только 3, но и бесконечности, а значит, вселенской бесконечной любви.

Я начинаю записывать. Прошу повторить помедленнее, чтобы убедиться, что правильно все понял. Чувствую я себя при этом довольно неприятно. Как художник, создающий нечто полезное для других, но не для себя.

В этом сне мне хочется быть читателем, который понял больше, чем писатель. Я бы хотел так же наивно пользоваться результатом своего труда, не испытывать страха перед провалом, не знать имени убийцы, жить в ожидании, когда раскроется великая тайна, следить за тем, как сюжет постепенно разворачивается перед глазами. Я бы хотел, чтобы книги помогли мне изменить взгляд на мир, пережить то же, что и читательница, которая утверждает, что мои книги изменили ее точку зрения.

Я пчела. Мое природное призвание – делать мед. Мне нравится это, но я не знаю, хорош ли он. Мне нужен кто-то, кто скажет, что у меня получилось. Я делаю мед, но я о нем ничего не знаю. Я не ем его. Я бы хотел узнать, каков он на вкус?

Читательница говорит. Ощущение неудобства и несправедливости растет.

Во сне, как это ни странно, нет никаких чудовищ, ярких, неожиданных красок, персонажей с неадекватным поведением. Мой сон настолько неотличим от реальности, что в один прекрасный момент я во сне ложусь спать и засыпаю.

Я просыпаюсь. Во сне.

Тот, кто проснулся во сне, просыпается еще раз. И еще. И снова. Это «mise en abyme» в мире сновидений. Дурная бесконечность. Как отражение человека в зеркалах, стоящих напротив друг друга.

К счастью, тот, кто просыпается последним в мире, который кажется ему нормальным, ущипнул себя.

Я открываю глаза. В комнате писателя Габриеля Асколейна ничего не изменилось. Кровать. Потолок. Окно. Я по-прежнему на Земле-18, и, судя по отражению в зеркале, в которое я смотрю в ванной комнате, я все еще он, писатель Асколейн.

Нужно побрить-«ся»? Умыть-«ся»?

Я читаю статьи в журналах, читаю интервью, чтобы узнать, чем еще он занимался. Асколейн рассказывает, что по утрам спускается с ноутбуком в кафе, которое находится внизу его дома. Он читает там газеты, заказывает флан, большую чашку кофе с молоком, пьет много воды.

Я поступаю точно так же, и замечаю, что мое тело при этом словно совершает давно знакомый ритуал. Официанты в кафе, кажется, хорошо меня знают. Они здороваются со мной и, еще до того, как я успеваю, что-то заказать, приносят большую чашку кофе с высокой шапкой взбитых сливок, графин холодной воды и газету.

Официант обсуждает со мной новости. Очень многое приводит его в ярость. От погоды до заявлений политиков.

– Можно вопрос? Сколько времени я прихожу сюда работать по утрам?

Он странно смотрит на меня.

– Ну, с тех пор, как вы сюда переехали. Значит, уже семь лет.

– А где я жил раньше, – спрашиваю я и делаю вид, что шучу, чтобы успокоить его. Официант качает головой и отходит.

Я читаю газеты.

Ничего нового. Войны, убийства, насилие, забастовки, захват заложников, терроризм, педофилия, загрязнение окружающей среды. Культура: самолюбование и абстракция. Политика: обещания, демагогия, пустые слова, которые можно наполнить любым смыслом. Только в разделе спорт я вижу веселые лица юнцов-миллиардеров, с ног до головы покрытых эмблемами компаний-спонсоров, и толпы поклонников, восхищающихся ими за то, что они умеют забить мяч в ворота или в корзину. Повсюду триумф лжи, похвала глупости, циники, побеждающие последних борцов за разум с тем большей легкостью, что те сражаются в одиночку. Тупое стадо, жующее безвкусное сено, с энтузиазмом требует добавки.

Я понимаю, на каком топливе работал Габриель Асколейн. Во мне поднимается гнев – главный источник вдохновения любого живого существа, восприимчивого к тому, что происходит вокруг. Адреналин заставляет кровь кипеть.

Отлично. Я готов.

Включаю ноутбук и начинаю писать. Дробный стук клавиш. Все окружающее меня становится размытым. Воздух нагревается.

Я набрасываю фон. Описываю декорации. Олимпия. Эдем. Царапаю на скатерти карту острова, чтобы лучше ориентироваться.

Начинаю расставлять фигуры. Боги-ученики, боги-преподаватели. Монстры. Силуэты проступают все четче, окружают меня.

Еще декораций! Мебель, ковры. Полы. Газон. Лес.

Второстепенные действующие лица. Статисты. Миллиарды смертных.

Добавляю цвет, шумы, фразы, запахи. Слова помогают мне вспомнить ощущения.

Писать – это действительно захватывает. Мысли мчатся на всех парах. Пальцы носятся по клавиатуре, и через некоторое время я замечаю, что улыбаюсь. Я обливаюсь потом. Я теряю вес, как во время занятий спортом.

Возбуждение нарастает. Персонажи мечутся в повествовании кто куда. Одни умирают, другие рождаются. Я ищу в себе источники доброты, чтобы создать добрых персонажей. Ищу месторождения тьмы, чтобы породить злых.

В четверть одиннадцатого я застопорился, потому что один из героев не может разобраться с проблемой, которая мешает ему идти вперед. Я вспоминаю анекдот, который рассказывал Жак Немрод.

Дело происходит на Земле-1 в 1860 году. Писатель Пьер Понсон дю Террайль, автор рассказов для ежедневных газет, каждый день отправлял в редакцию очередную историю о Рокамболе. Однажды он поместил своего героя, закованного в цепи, в гроб, набитый камнями. Шайка негодяев сбрасывает гроб в Атлантический океан в одном из самых глубоких мест, где вдобавок кишмя кишат акулы. После этого Понсон дю Террайль отправился к владельцу газеты и потребовал увеличения гонорара. Газетчик отказал, заявив, что приключенческие романы может писать кто угодно и заказывает другим авторам продолжение историй о Рокамболе. Но никто не может найти правдоподобный способ спасти героя, которого писатель поместил в столь затруднительные обстоятельства. Тогда владельцу газеты волей-неволей приходится снова обратиться к Понсону дю Террайлю. Он повышает писателю гонорар и просит спасти Рокамболя. На следующий день читатели увидели в газете рассказ, начинавшийся словами: «Решив свои проблемы в Атлантике, Рокамболь шагал в Нью-Йорке по 5-й авеню».

Я улыбаюсь. Отличный выход.

Не заниматься решением всех проблем. Обходить их.

Во что бы то ни стало идти вперед.

Итак, мой герой обходит проблему, оставив ее без решения, и начинает заниматься другими делами. Я чувствую себя еще могущественнее, чем раньше. С рыси перехожу на галоп. 11.30. Я в творческом экстазе. Пальцы барабанят по клавишам с сумасшедшей скоростью. Я забываю, кто я и что делаю. Я весь там, с моими персонажами. Я снова на Эдеме.

Люди издали смотрят на меня, но никто не приближается. Какой-то человек протягивает мне книгу для автографа, я подписываю ее, не отрываясь от целиком поглотивших меня событий. 12.30. Я начинаю кашлять. Посетители кафе курят, над нашими головами уже висит плотное сизое облако. Дым раздражает глаза и нос.

Здесь не запрещается курить в кафе, и чужой табачный дым заставляет меня прекратить работу.

Я все лучше понимаю Габриеля Асколейна. «Он» говорит в интервью, что после работы отправляется заниматься спортом в ближайший городской сад.

Я иду в сад, замечаю группу, которая медленно выполняет упражнения на растяжку, и присоединяюсь к ним. Кажется, они знают меня и сдержанно приветствуют. Я повторяю упражнения за ними. 13.00. Возвращаюсь домой. Звоню Дельфине. Она соглашается встретиться, и я еду к ней в студию «Синяя бабочка».

По дороге я замечаю, что человек в бежевом плаще и черной шляпе снова следует за мной. Мне вовсе не хочется вести его к Дельфине, и я прикладываю немало усилий, чтобы оторваться от него.

Наконец мне попадается универмаг, в котором с этажа на этаж бродят толпы покупателей. Мне удается спрятаться, и я вижу, что мой преследователь уходит в другую сторону. Тогда я отправляюсь к Дельфине, которая спокойно ждет меня, сидя у себя в кабинете.

Сегодня на ней ярко-синее платье, которое еще сильнее подчеркивает черный цвет ее глаз. В длинных темных волосах, рассыпавшихся по плечам, розовый цветок, похожий на цветок вишни, и она выглядит совсем по-восточному.

– Какую кухню вы предпочитаете?

– Китайскую… Я хотел сказать, тигриную.

В тигрином ресторане нам подают острые блюда, больше напоминающие тайские. Стены ресторана увешаны золотыми блюдами с изображениями тигров.

Дельфина говорит, что не спала и всю ночь читала мою книгу «Посуда в слоновьей лавке».

Я польщен тем, что она так быстро решила познакомиться с моим творчеством.

– Сначала один вопрос. То, что о вас говорят, правда?

И она пересказывает мне с десяток нелестных отзывов о моей персоне.

– И что вы об этом думаете? Дельфина смотрит куда-то мимо меня.

– Я думаю, что успех ваших книг навлек на вас ненависть тех, кто вам завидует и мечтает хоть как-то бросить тень на ваше имя и ваши книги. Свет привлекает тьму. Любое действие вызывает противодействие.

– В таком случае…

– Но вот что удивительно – как только кто-то добивается успеха, вокруг него тотчас же появляется множество критиков и совсем немного почитателей.

Я не нашла ни одной хвалебной статьи о вас, ни одной, где о вас говорилось хотя бы «нормально».

– То, что я пишу, слишком «другое», чтобы нравиться тем, кто держит бразды правления в петушьей литературе. И они стремятся уничтожить то, чего не понимают.

– А что скажете вы сами? – спрашивает Дельфина.

– Я, наверное, разочарую вас, но, хоть я и мало себя знаю, все-таки у меня самая обычная жизнь и обычная работа, которой я каждый день посвящаю свое время. Ничего особенного.

Она пристально смотрит на меня, словно хочет убедиться, что все, что она читала обо мне, – ложь.

– Я все-таки должна кое-что сказать вам о ваших книгах. Вы пишете по принципу: в поступках героев раскрывается их внутренний мир.

– Это верно. Я думаю, что понять, кто ты есть на самом деле, можно только столкнувшись с каким-нибудь препятствием. Действие позволяет описать характер гораздо нагляднее, дать более сильные образы. Я думаю и пишу образами.

– Вы должны попробовать обратное: внутренний мир героев определяет их поступки.

– То есть, вы хотите сказать, что я должен, например, описать маньяка и только потом – его поступки?

Она кивает. Ее замечание кажется мне занятным.

– Я не писатель, но думаю, что, если очень подробно, очень точно описать характер персонажа, его психологические особенности, внешность, прошлое, надежды, страхи, чувства… Словом, тогда он однажды освобождается от власти своего создателя.

– А что дальше?

– Персонажи могут существовать самостоятельно, и вы не должны будете указывать им, как поступить или когда выйти на сцену. Если вы полно и подробно опишете героя, рано или поздно должно произойти маленькое чудо: ваш персонаж удивит вас, он будет вести сюжет к таким поворотам, о которых вы даже и не задумывались. Но чтобы это произошло, вы должны продумать все до мелочей. Вы должны знать все особенности его личности. Знать, как он воспринимает мир, даже если он делает это шиворот-навыворот, знать все его мании, фобии, печали, радости. Знать, что причиняет ему боль, о чем он лжет, что предчувствует.

– Как в «5-м мире»? Чем подробнее описан персонаж, тем дальше он может отойти в своем развитии от исходной модели?

– «5-й мир» – всего лишь бледное подобие той великолепно оснащенной лаборатории, какой является роман.

В прошлый раз эта смертная учила бога духовности, теперь она учит писателя писать романы.

– Герой должен быть полон противоречий. Например, ему наносят рану, и он учится держать удар, становится сильнее. Он должен добиться успеха потому, что потерпел поражение. Это сложная личность, о многих сторонах своего характера он и сам не догадывается. Он будет удивлять неожиданными поступками. Таковы люди. – Она особо подчеркивает эти слова. – Если это женщина, то она будет истеричкой, но с отлично развитой интуицией.

– А не слишком ли карикатурный образ получился?

– Нет. Вы ведь сами можете определить, насколько взбалмошной ей быть. И насколько сильна ее интуиция. Но тут следует соблюдать осторожность: интуиция может оказаться ее слабым местом, недостатком, а истерики – сильным. Персонажей нужно без конца описывать. Постоянно их рисовать. Вспоминать их прошлое, испытания, выпавшие на их долю, боль, которую они пережили. И противоречия! Чем больше противоречий, тем лучше. Как в майонезе. И тогда вы получите удивительное преимущество: создавать из ничего живое самостоятельное существо. Вам не нужно будет придумывать сюжет. Ваши герои придумают его за вас.

Она умолкает. Ждет моей реакции.

– Знаете, я вовсе не стремлюсь написать идеальный роман.

– Ах, вот как, – разочарованно произносит она. – К чему же тогда вы стремитесь?

К Великому Богу. Я маленький бог, который ищет Великого Бога. Но если я скажу ей об этом, она снова обвинит меня в богохульстве. Или решит, что меня пора определить в буйное отделение.

– К тому, чтобы самому стать лучше. Разобраться со своими собственными противоречиями. Любить. Любить вас.

– Но вы, даже как персонаж реальной жизни, не очень правдоподобны.

– Что я опять сделал не так?

– Если вы хотите любить меня, что я, в общем-то, могу понять, нужно…

– Попытаться по-настоящему понять персонажа, за которого играете вы, да?

– Нет. Если вы хотите понравиться мне, не стоит действовать так, как вы это делаете. Я объявила вам, сколько пунктов вы должны набрать. Не топчитесь на месте. Это игра. Играйте со мной.

– Что за игра?

– Игра в соблазнение.

– Не понимаю. Мои чувства к вам совершенно искренни.

– Вот именно. Перестаньте быть искренним. Станьте манипулятором. Женщины обожают играть. Мы кошки, а вы собаки. Все кошки – игроки. Удивляйте меня.

С Матой Хари и Афродитой было проще. Разве я мог предположить, что соблазнить смертную будет сложнее, чем саму богиню любви?! Внезапно я понимаю страсть Зевса к смертным и презрение, с каким он относился к обитательницам Олимпа.

– Нет, – отказываюсь я. Она смотрит мне в глаза.

– Браво. Плюс один балл. 3 из 20.

– Я опять не понял.

– Отказываясь соблазнить меня, вы показываете, что поняли один из пунктов дельфиньей морали: ослабить хватку. Получить что-то можно, только перестав за это цепляться. Вы становитесь мне интересны.

– Вы смеетесь надо мной.

– Я тоже полна противоречий. Когда вы преследуете меня, я думаю: еще один охотник за девочками, который считает меня дичью, хочет поймать и сделать чучело, которым можно будет украсить свою гостиную. Когда же вы отказываетесь от своих намерений, я думаю: я что, недостаточно хороша для него? И начинаю проводить спешный смотр своей внешности и умения соблазнять. Я думаю: он заметил, что у меня недостаточно большая грудь, зато слишком широкие бедра. Я думаю: в его окружении есть женщины лучше меня. Вот так одной простой фразой вы снова пробуждаете интерес к себе.

– Но я думал, что вы интересуетесь только мистикой. Нет желаний, нет и страданий…

– У меня есть гормоны. И потом, вы когда-нибудь встречали женщину, которой не хочется быть желанной?

– Спасибо за этот урок.

– Неплохо. Еще один балл.

– За что?

– Вы сказали спасибо. Значит, вы понимаете, что я желаю вам добра. Многие мужчины неблагодарны, они считают, что им и так все полагается. Искренняя благодарность – хороший подарок. Я принимаю его. 4 из 20. Так, а теперь скажите: вы умеете готовить?

– Нет.

– Он называет себя богом, но не умеет готовить! – смеется она. – Ну что ж, я вас научу. Это лежит в основе любой профессии. Особенно в основе писательской. Так, с чего бы начать… Нужно что-то простое и типично дельфинье.

И она рассказывает мне рецепт, который по ее словам, пришел из глубины дельфиньей цивилизации. Она узнала его от своей матери.


←К оглавлению

Вверх

Далее

(наведите мышь)