79. К ВЕРШИНЕ

Склон, по которому мы поднимаемся, очень крутой. Воздух становится разреженным, идти все тяжелее.

Мы долго перелезаем с карниза на карниз. Земля-18, которую я несу в рюкзаке, становится все тяжелее. Многие километры нести за плечами целый мир, пусть даже такой, который помещается в шкатулку, утомительно. Я вспоминаю об Атланте. Теперь я сочувствую ему.

Но для меня это не просто мир. Там находятся все мои чаяния и надежды.

Дельфина.

Ребенок, который должен родиться.

Мои новые друзья.

И я с новыми силами иду вперед. Тропа, петляющая между скалами, исчезает, и нам приходится самим прокладывать себе путь. Впереди идет Орфей, он расчищает дорогу от растений. Дышать все труднее, становится холодно.

Никто из нас не произносит ни слова, только пар вырывается из ноздрей и приоткрытых ртов.

Впереди вершина, окутанная туманом, покрытая снегом, ледники сползают вниз, как крем с торта.

Через некоторое время мы выбираемся на ровную площадку, и Эдмонд Уэллс предлагает передохнуть.

Я не ошибся, когда рисовал остров. Он действительно треугольный, с узкой вершиной там, где находится Первая гора.

– Теперь мы, по крайней мере, знаем, что гор две, а не три, – говорит Эдмонд Уэллс. – После того как мы поднимемся наверх, на другую лезть уже не придется.

Черный дым поднимается из-за Первой горы. Все мы думаем об Олимпии, охваченной войной.

– Они полагают, что сражаются, чтобы победить. Это не так. Они сражаются, чтобы уничтожить друг друга. Хуже всех придется тем, кто умрут последними, – говорит Эдмонд Уэллс.

– А, это ваша знаменитая теория апоптоза?

– Мы сами, когда были богами, бросали одних своих смертных, чтобы другие могли победить. Вспомни, Мишель, когда наш корабль отплыл, увозя с собой последнюю надежду… Муравьи тоже иногда жертвуют своими солдатами, чтобы королева могла бежать.

Черный дым поднимается в небо без остановки.

– Наверное, вся Олимпия охвачена огнем и залита кровью.

Сморкмуха садится мне на палец, словно чтобы напомнить о себе.

Когда мы подходим к границе первого ледника, уже темнеет. Идти становится еще труднее. Одежда не спасает нас от холода. Тоги липнут к телам, покрытым ледяным потом. Несмотря на то что я полностью погрузился в свои мысли, Афродита продолжает держаться рядом. Когда наступает ночь, мы решаем сделать еще одну остановку.

Наши анкхи разрядились, когда мы отбивались от волков, и мы разводим огонь при помощи огнива.

Эдип удивительно ловко справляется с этой задачей. Он высекает искру, поджигает кусок ткани, ткань кладет на кучу хвороста. Костер разгорается. Становится тепло, к нам возвращаются силы.

Вдруг Орфей указывает вверх, привлекая наше внимание к странному явлению. В небе над нами проступили тонкие белые буквы. Они едва заметны, но мы успеваем разобрать.

Мы снова усаживаемся у костра. Все взволнованы.

– Что вы видели?

– Буквы, перевернутые наоборот. Если прочесть, получается «АНЙ», – говорит Орфей.

– Нет, скорее «ГОБ», – поправляет его Афродита. Мне же показалось, что я видел «ОБ А».

Мы переглядываемся в недоумении.

– Это коллективная галлюцинация, – говорит Эдмонд Уэллс. – Иногда звезды, на которые мы смотрим сквозь облака, меняют форму. Несколько звезд рядом могут показаться прямой или изогнутой линией. И мы додумываем все остальное.

– Это было просто северное сияние. Эта планета такая маленькая, что северное сияние тут происходит прямо в горах.

Чтобы разрядить обстановку, Эдмонд Уэллс берет горящую ветку.

– Это напомнило мне шутку Фредди Мейера. Астроном находит в небе планету. Он тратит все деньги на покупку необходимого оборудования и начинает изучать планету, отдавая этому занятию все свои силы. Умирая, он умоляет сына продолжать изучение этой планеты. И тот выполняет просьбу отца, покупает все более мощные телескопы и наблюдает за небесным телом. И однажды ему удается как следует рассмотреть поверхность планеты. Он замечает на ней какие-то линии. Ему кажется, что они похожи на буквы. Они складываются в слова. И он читает фразу: «Кто вы?» Тогда сын ученого сообщает об этом во все обсерватории мира. И все астрономы направляют телескопы на эту планету. Событие всемирного масштаба.

Мы слушаем, затаив дыхание. Эдмонд Уэллс продолжает:

– Ученый подтверждают: какие-то разумные существа написали огромными буквами фразу, которую видно с другой планеты, да еще и на понятном нам языке.

ООН собирает всемирную ассамблею, чтобы придумать достойный ответ. В пустыне Сахара бульдозеры выкапывают огромные борозды, из которых складываются слова: «Мы земляне». И все жители планеты Земля припадают к телескопам, ожидая ответа. Действительно, вскоре на далекой планете начинается какое-то движение, словно там стирают бульдозерами первую надпись, чтобы написать другую.

– И что же они написали?

– «Мы не вас спрашивали».

Мы столько пережили, что эта шутка отлично разряжает обстановку. В этом и заключается сила юмора. Она позволяет на все взглянуть со стороны.

Афродита прижимается ко мне. Я любуюсь ее золотыми волосами, смотрю в ее изумрудные глаза. Она стала немного меньше ростом, чуть постарела, устала, но все равно так прекрасна, что никто не может устоять перед ее чарами.

– Поцелуй меня, – просит она. – Пожалуйста. И я целую ее.

– Мне кажется, что скоро мы узнаем нечто, что не доставит нам особой радости, – говорит она.

– Я не боюсь встретиться с Творцом. Афродита хмурится.

– У меня какое-то предчувствие. Эдмонд Уэллс подходит к нам.

– Что стряслось, голубки? Если замерзли, подсаживайтесь ближе к огню.

– Афродита боится того, с чем мы можем встретиться там наверху.

К нам подходят и все остальные.

– Ты боишься Великого Бога? Он, наверное, похож на Зевса, только больше, красивее, сильнее, – говорит Орфей.

– Это чересчур примитивное представление о Творце, – отвечает ему Эдип. – Мы то и дело представляли, как встретимся ним, и все время ошибались.

– И очень хорошо, – вмешивается Эдмонд Уэллс. – Я буду очень разочарован, если окажется, что он выглядит именно так, как я представлял.

Я снова задаю вопрос, который меня всегда интересовал:

– А чтобы вы попросили у Бога, если бы встретились с ним?

– Я бы хотела узнать, почему он задумал секс между людьми таким сложным, – говорит Афродита.

Эдмонд Уэллс смотрит на вершину.

– Если я встречу Творца, я спрошу, верит ли он сам в себя.

Я незаметно отодвигаюсь от Афродиты.

– Я бы лучше спросил, верит ли он в меня, – говорит Орфей.

Атмосфера становится менее напряженной.

– А я спросил бы, почему он создал Вселенную, а не ничто, – говорю я.

– Возможно, у нас и так есть все ответы. Просто мы неправильно задаем вопросы, – замечает Афродита. – Но по мере того как мы будем приближаться к Нему, мы будем понимать больше.

Сквозь туман, окружающий вершину, пробивается огонек.

Сморкмуха садится мне на палец. Она дрожит от холода. Я беру ее в руки и подношу к огню.

– Я думаю, то, что ожидает нас наверху, – говорит Орфей, – находится за пределами нашего воображения. Это будет последним откровением. Мы же только что видели, Третьей горы нет. Когда мы поднимемся наверх, то поймем, как устроена Вселенная. Афродита крепче прижимается ко мне. Я никогда не видел, чтобы богиня была так взволнована. Мы засыпаем под треск веток, горящих в костре.