←К оглавлению |
Карлос Кастанеда – Отдельная реальность |
30 мая 1969 года я вновь приехал к дону Хуана и с порога заявил, что хочу ещё раз попытаться «увидеть». Он отрицательно покачал головой, засмеялся и сказал, что придётся потерпеть, потому что ещё не время. Но я упорно твердил, что уже готов.
Похоже, мои навязчивые просьбы не особенно его раздражали. Тем не менее он попытался сменить тему. Я не поддался и попросил его посоветовать, как мне справиться со своим нетерепением.
– Ты должен действовать, как воин, – сказал он.
– Как?
– Чтобы научиться действовать, как воин, нужно действовать, а не болтать.
– Ты говорил, что воин думает о своей смерти. Я всё время это делаю, но, очевидно, этого недостаточно.
Он вроде начал сердиться и даже чмокнул губами. Я поспешно сказал, что не хотел его злить, и что если я сейчас не нужен, то готов уехать обратно в Лос Анжелес. Дон Хуан мягко погладил меня по спине и сказал, что мне хорошо известно, что значит «быть воином».
– Что я должен делать, чтобы жить как воин? – спросил я.
Он снял шляпу и почесал виски. Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся.
– Ты любишь всё, выраженное в словах, не так ли?
– Так работает моё сознание.
– Оно не должно так работать.
– Я не знаю, как измениться. Вот почему я прошу тебя рассказать мне, что именно я должен делать, чтобы жить как воин. А я попытаюсь к этому приспособиться.
Почему-то моё заявление показалось ему забавным, и он долго хохотал, хлопая меня по спине.
У меня было чувство, что он с минуту на минуту собирается отправить меня домой, поэтому я быстро уселся напротив него на свою циновку и стал задавать вопросы. Меня интересовало, почему мне следует выжидать.
Он объяснил, что если я попытаюсь видеть, не «залечив» предварительно «раны», полученные в битве со стражем, то могу опять столкнуться с этим монстром, даже если не буду искать встречи с ним. Дон Хуан заверил меня, что выжить в такой ситуации не способен никто.
– Ты должен полностью забыть стража, и только после этого пытаться видеть снова.
– Забыть стража?! Да разве такое можно забыть?
– Для того, чтобы забыть, воин использует волю и терпение. В действительности это всё, что у него есть. При помощи воли и терпения воин добивается всего, чего хочет.
– Но я же – не воин.
– Ты встал на путь магии. У тебя нет больше времени на на отступление, ни на сожаления. Время есть лишь на то, чтобы жить, как подобает воину, вырабатывая терпение и волю. Нравится тебе это или нет.
– Как воин их вырабатывает?
Прежде, чем ответить, дон Хуан долго думал. В конце концов он произнёс:
– Мне кажется, об этом невозможно рассказать. Особенно о воле, потому что воля – это нечто очень специфическое. Проявления её таинственны. Нет никакой возможности объяснить, как её использовать, можно только увидеть результаты. Они ошеломляют. Наверное, прежде всего нужно осознать, что волю можно развить. Воин знает об этом и терпеливо ждёт. Ты не отдаёшь себе отчёта в том, что твоё ожидание – ожидание воли. И это твоя ошибка.
Мой бенефактор говорил мне, что воин знает, чего он ждёт, и знает чего ждёт. Ты знаешь, что ждёшь. Но хотя ты и околачиваешься здесь годами, ты так до сих пор и не понял, чего именно ждёшь.
Среднему, обычному человеку очень трудно, практически невозможно узнать, чего он ждёт. Для воина, однако, такой проблемы не существует. Он знает, что его ожидание – это ожидание воли.
– Ты можешь мне чётко сказать, что такое воля? Это что – устремление, вроде мечты Лусио заполучить мотоцикл?
– Нет, – мягко произнёс дон Хуан и усмехнулся. – Это – не воля. Лусио просто потакает своим желаниям и своей слабости. Воля – это другое. Воля – это нечто предельно чистое, мощное, что направляет наши действия. Воля – это то, что позволяет человеку победить в битве, будучи обречённым на поражение.
– Тогда, может быть, воля – это то, что мы называем мужеством?
– Нет, мужество – это другое. Мужественные люди зависимы. Они благородны, из года в год окружены толпой людей, которые превозносят их и восхищаются ими. Но волей из мужественных людей не обладает почти никто. Они бесстрашны, способны на действия очень смелые, однако обычные, не выходящие за рамки здравого смысла. Большинство мужественных людей внушают страх, их боятся. Но проявления воли относятся к достижениям, которые не укладываются ни в какие рамки нашей обычной реальности, поразительным действиям, выходящим за пределы здравого смысла.
– Воля – это владение собой?
– Можно сказать, что это один из видов контроля.
– Как ты думаешь, я могу тренировать волю, например, отказываясь от чего-то?
– Например, от того, чтобы задавать вопросы, – съязвил дон Хуан.
Тон его при этом был настолько въедлив, что я даже перестал писать и поднял на него глаза. Мы оба рассмеялись.
– Нет. Отказывая себе в чём-либо, человек потакает себе, идя на поводу самолюбия или даже самовлюблённости. Я не советую заниматься подобными глупостями. Поэтому и позволяю тебе спрашивать всё, что ты пожелаешь. Если бы я потребовал от тебя прекратить задавать вопросы, ты мог бы поранить свою волю, пытаясь выполнить моё требование. Самоограничение – самый худший и самый злостный вид потакания себе. Поступая подобным образом, мы заставляем себя верить, что совершаем нечто значительное, чуть ли не подвиг, а в действительности только ещё больше углубляемся в самолюбование, давая пищу самолюбию и чувству собственной важности. Отказаться от чего-то или заставить себя перестать что-то делать – это ещё не проявление воли. Если ты, например, заставишь себя перестать задавать вопросы, это действие не будет иметь с волей ничего общего. Воля – это энергия, сила, самостоятельная действующая единица. Она требует должного управления и настройки, на что требуется время. Мне это известно, поэтому в отношении тебя я спокоен. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я был не менее импульсивен, чем ты. Но это прошло. Воле нет дела до наших слабостей, она работает несмотря ни на что. Твоя, например, уже начинает приоткрывать просвет.
– О каком просвете ты говоришь?
– У нас есть просвет, как родничок на голове младенца. Только родничок со временем закрывается, а этот просвет – наоборот, по мере того, как у человека развивается воля, становится всё больше.
– Где он находится?
– Там, откуда исходят светящиеся волокна, – сказал он, показывая на мою брюшную полость.
– Для чего он?
– Через это отверстие, подобно стреле, выстреливается воля.
– Воля материальна?
– Нет. Я просто сказал так, чтобы тебе было понятнее. То, что маг называет волей, есть сила внутри нас самих. Это не мысль, не предмет, не желание. Прекратить задавать вопросы – не значит использовать волю, потому что для этого нужно думать и хотеть. Воля – это то, что заставляет тебя побеждать, когда твой рассудок говорит тебе, что ты повержен. Воля – это то, что делает тебя неуязвимым. Воля – это то, что позволяет магу пройти сквозь стену, преодолеть огромное расстояние, попасть на Луну, если он того пожелает.
Больше я ни о чём не хотел спрашивать. Я устал и вдобавок нервничал, потому что боялся, что дон Хуан попросит меня уехать.
– Пойдём на холмы, – сказал он неожиданно и встал.
По пути он снова начал говорить о воле, посмеиваясь над тем, что я не мог записывать на ходу.
Он описал волю как силу, которая была истинным звеном между миром и людьми. К определению мира дон Хуан подошёл очень тщательно, сказав что мир – это то, что мы воспринимаем, независимо от избранного нами способа восприятия. Дон Хуан считал, что «восприятию мира» сопутствует процесс «схватывания», то есть глубокого осознания того, что перед нами предстало и было воспринято. Такое «комплексное» восприятие осуществляется органами чувств и волей.
Я спросил его, не является ли воля тем, что иногда называют «шестое чувство». Он ответил, что она, скорее, является связью между нами и воспринимаемым миром.
Я предложил остановиться, чтобы всё это записать. Но он засмеялся и продолжал идти.
В тот вечер он так и не отправил меня в Лос Анжелес. А на следующее утро, за завтраком, сам продолжил разговор о воле.
– То, что среди людей принято называть волей, – не более чем упорство и твёрдость характера, – сказал он. – То, что маг называет волей, – есть сила, которая исходит изнутри него и привязывается ко внешнему миру. Она выходит через живот, прямо отсюда, где находятся светящиеся волокна.
Он потёр свой пупок, указывая место.
– Я говорю, что она выходит отсюда, потому что так это чувствуешь.
– Почему ты называешь это волей?
– Я вообще это никак не называю. Но мой бенефактор называл это волей, и все люди знания называют это так.
– Вчера ты сказал, что мир можно воспринимать как чувствами, так и волей. Что это означает?
– Обычный человек «схватывает» то, что есть в мире с помощью рук, глаз или ушей. Маг может «схватывать» также и с помощью воли. Я не могу описать тебе, как это делается, но ты сам, к примеру, не можешь описать мне, как ты слышишь. Так случилось, что я тоже могу слышать, поэтому мы можем говорить о том, что мы слышим, но не о том, как мы слышим. Маг использует свою волю для того, чтобы ощущать мир. Но это ощущение не похоже на слуховое восприятие. Когда мы смотрим на мир или когда мы прислушиваемся к нему, у нас создаётся ощущение, что он вне нас и что он реален. Ощущая мир нашей волей, мы узнаём, что он не настолько «вне нас» и не так «реален», как мы думаем.
– Воля – это то же самое, что и видение?
– Нет. Воля – это сила, энергия. Видение – это не сила, а способ проникновения в суть вещей. Маг может иметь очень сильную волю, но он всё же может не видеть, что означает, что только человек знания ощущает мир своими чувствами, своей волей и своим видением.
Я сказал ему, что нахожусь в ещё большем замешательстве, чем при разговоре о том, как использовать свою волю, чтобы забыть стража. Это заявление и моё недоумение, казалось, развеселили его.
– Я предупреждал, что слова только запутывают, – сказал он и засмеялся. – Теперь ты знаешь, что ждёшь свою волю. Но ты всё ещё не знаешь, ни что это такое, ни как это может с тобой произойти. Поэтому тщательно следи за всем, что делаешь. В ежедневных мелочах, которыми ты занимаешься, кроется то, что поможет тебе развить волю.
Дон Хуан отсутствовал всё утро. Вернулся он после полудня с охапкой сухих растений. Кивком он попросил меня помочь, и несколько часов мы молча разбирали то, что он принёс. Закончив, мы присели отдохнуть, и дон Хуан благосклонно улыбнулся.
Я очень серьёзно заявил, что внимательно перечитал свои позавчерашние и вчерашние заметки, но так и не понял, что значит «быть воином» и в чём суть понятия воли.
– Воля – не понятие, – сказал дон Хуан.
Это были первые его слова, обращённые ко мне в тот день. Он довольно долго молчал, а потом продолжил:
– Мы с тобой очень разные. Наши характеры непохожи. Ты по природе в большей степени склонен к насилию, чем я. В твоём возрасте я не был агрессивен, более того – я был робок. Ты же – наоборот, и в этом похож на моего бенефактора. Он бы идеально подошёл тебе в качестве учителя. Это был великий маг, но он не видел. Ни так, как я, ни так, как Хенаро. Я ориентируюсь в мире и живу, опираясь на видение. Мой бенефактор должен был жить как воин. Видящий не должен жить как воин или как кто-то ещё, ему это ни к чему. Он видит, следовательно, для него всё в мире предстаёт в обличьи своей истинной сущности, должным образом направляя его жизнь. Но, учитывая твой характер, я должен сказать тебе, что, возможно, ты так никогда и не научишься видеть. В этом случае тебе придётся всю жизнь быть воином.
Мой бенефактор говорил: встав на путь знания, человек постепенно осознаёт, что обычная жизнь для него навсегда осталась позади, что знание – страшная вещь, и средства обычного мира уже не могут его защитить. Поэтому, чтобы уцелеть, нужно жить по-новому. И первое, что необходимо сделать на этом пути, – захотеть стать воином. Важное решение и важный шаг. Путь знания не оставляет выбора – идти по нему может только воин.
К тому моменту, когда человек осознаёт устрашающую природу знания, он осознаёт и то, что смерть на этом пути – верный попутчик, незаменимый партнёр, который всегда рядом. Смерть является главным фактором, превращающим знание в энергию, в реальную силу. Прикосновением смерти завершается всё, и всё, чего она коснулась, становится силой.
На каждом повороте этого пути человек сталкивается с угрозой полного уничтожения, поэтому неизбежно начинает осознавать свою смерть. Без осознания смерти он останется только обычным человеком, совершающим заученные действия. Он не будет обладать мощью и способностью к концентрации, чтобы отведённое ему на этой земле время превратить в магическую силу.
Поэтому, чтобы стать воином, человек прежде всего должен полностью осознать свою собственную смерть. Но простое беспокойство в связи с возможностью умереть ничего не даёт, лишь заставляет замкнуться на себе. Поэтому необходима отрешённость. Тогда идея неизбежности смерти не превращается в манию, а становится безразличной.
Дон Хуан замолчал и посмотрел на меня, словно ждал каких-то слов.
– Ты всё понял? – спросил он.
Я понял, что он сказал. Но представить себе, каким образом достигается отрешённость, не мог. Я сказал, что, судя по всему, уже добрался до той точки пути, в которой знание проявляет свою устрашающую природу. С уверенностью могу утверждать, что более не нахожу поддержки в обычной жизни, что хочу стать воином, вернее, не хочу, а остро в этом нуждаюсь.
– Тогда тебе нужно отречься, – сказал он.
– Отречься от чего?
– Отречься от всего.
– Но это невозможно. Я не намерен становиться отшельником.
– Я не об этом. Стать отшельником – значит потакать себе, своей слабости. Отшельник не отрекается, он насильно загоняет себя в пустыню, принуждая к затворничеству, или бежит от женщины, трудностей, полагая, что это спасёт его от разрушительного действия сил жизни и судьбы. Но это – самообман. Только мысль о смерти может дать человеку отрешённость, достаточную для того, чтобы принуждать себя к чему бы то ни было, равно как и для того, чтобы ни от чего не отказываться. Но это – не страстная жажда, а молчаливая страсть, которую воин испытывает к жизни и ко всему, что в ней есть. Он знает, что смерть следует за ним по пятам и не даст ни за что зацепиться, поэтому он пробует всё, ни к чему не привязываясь.
Отрешённый воин знает, что невозможно отвести смерть, и знает, что у него есть только одна поддержка – сила его решений. Он должен быть, так сказать, мастером своего выбора. Он должен полностью понимать, что он сам целиком отвечает за свой выбор и что если он однажды сделал его, то у него нет больше времени для сожалений или упрёков в свой адрес. Его решения окончательны просто потому, что его смерть не даёт ему времени привязаться к чему-либо.
И, таким образом, с осознанием своей смерти, своей отрешённости и силы своих решений воин размечает свою жизнь стратегически. Знание о своей смерти ведёт его, делает его отрешённым и молчаливо страждущим, и сила его окончательных решений делает его способным выбирать без сожалений, и то, что он выбирает, стратегически всегда самое лучшее. Поэтому он выполняет всё со вкусом и страстной эффективностью.
Когда человек ведёт себя таким образом, то можно смело сказать, что он – воин, и что он достиг своего терпения.
Дон Хуан спросил меня, не хочу ли я что-нибудь сказать, и я заметил, что задача, которую он только что описал, отнимет всю жизнь. Он сказал, что, хотя я слишком часто перечил ему, он знает, что в повседневной жизни я во многом вёл себя как воин.
– У тебя достаточно хорошие когти, – сказал он, смеясь. – Показывай их мне время от времени. Это хорошая практика.
Он сделал жест, изображая когти, и зарычал, а потом засмеялся. Затем он откашлялся и продолжал:
– Когда воин достиг терпения, он на пути к своей воле. Он знает, как ждать. Его смерть сидит рядом с ним на его циновке. Они друзья. Смерть загадочным образом советует ему, как варьировать обстоятельства и как жить стратегически. И воин ждёт. Я бы сказал, что воин учится без всякой спешки, потому что он знает, что он ждёт свою волю. Однажды он добьётся успеха в свершении чего-то, что обычно совершенно невозможно выполнить. Он может даже не заметить своего необычного поступка. Но по мере того, как он продолжает совершать необычные поступки, или по мере того, как необычные вещи продолжают случаться с ним, он начинает сознавать проявление какой-то силы, исходящей из его тела. Сначала она подобна зуду на животе или жжению, которое нельзя успокоить. Затем это становится болью, большим неудобством. Иногда боль и неудобство так велики, что у воина бывают конвульсии в течение месяца. Чем сильнее конвульсии, тем лучше для него. Отличной воле всегда предшествует сильная боль.
Когда конвульсии исчезают, воин замечает, что у него появляется странное чувство относительно вещей. Он замечает, что может, фактически, трогать всё, что он хочет тем чувством, которое исходит из его тела – из точки, находящейся в районе пупка. Это чувство есть воля, и когда он способен охватываться им, можно смело сказать, что воин, – маг, и что он достиг воли.
Дон Хуан остановился и, казалось, ждал моих замечаний или вопросов. Я был слишком занят мыслью, что маг должен испытывать боль и конвульсии, и мне было неудобно спрашивать его, должен ли я также пройти через это. Наконец, после долгого молчания, я спросил его об этом, и он рассмеялся, как будто ждал этого вопроса. Он сказал, что боль не является абсолютно необходимой и что он, например, никогда не испытывал её, и воля просто пришла к нему.
– Однажды я был в горах, – начал он, – и натолкнулся на пуму, самку. Она была большая и голодная. Я побежал, и она погналась за мной. Я влез на скалу, а она остановилась в нескольких футах, готовая к нападению. Я стал бросать в неё камни. Она зарычала и собралась атаковать меня. И тогда моя воля полностью вышла; я остановил пуму до того, как она прыгнула. Я поласкал её своей волей. Я действительно потрогал ею её соски. Она посмотрела на меня сонными глазами и легла. А я побежал как сукин сын, не дожидаясь, пока она оправится.
Дон Хуан сделал очень комичный жест, изображая человека, которому дорога жизнь, бегущего и придерживающего свою шляпу.
Я сказал ему, что мне неловко думать, что меня ожидают только самки горных львов или конвульсии. Я хотел волю.
– Мой бенефактор был магом с большими силами, – продолжал он. – Он был воин до мозга костей. Его воля была действительно его самым чудесным достижением. Но человек может пойти ещё дальше. Человек может научиться видеть. После того, как он научился видеть, ему не нужно больше быть ни воином, ни магом. Став видящим, человек становится всем, сделавшись ничем. Он как бы исчезает, и в то же время он остаётся. В принципе он может заполучить всё, что только пожелает, и достичь всего, к чему бы ни устремился. Но он не желает ничего, и вместо того, чтобы забавляться, играя обычными людьми, как безмозглыми игрушками, он растворяется среди них, разделяя их глупость. Единственная разница состоит в том, что видящий контролирует свою глупость, а обычный человек – нет. Став видящим, человек теряет интерес к своим ближним. Видение позволяет ему отрешиться от всего, что он знал раньше.
– Меня бросает в дрожь при одной только мысли об отрешении от всего, что я знаю, – сказал я.
– Ты, должно быть, шутишь! Тебя должно бросать в дрожь не от этой мысли, а от того, что впереди у тебя нет ничего, кроме рутинного повторения одних и тех же действий в течение всей жизни. Представь человека, который из года в год выращивает зерно, и так до тех пор, пока силы не покидают его, и он не падает, подобно старому облезлому псу. Все его мысли и чувства, всё, что в нём есть самого лучшего, принесено в жертву одному – добыче еды, производству пропитания. Бессмысленная жертва, пустая трата времени – жить, чтобы питаться, и питаться ради жизни, и снова жить, чтобы питаться, и так – до самой смерти. Развлечения, придуманные людьми, как бы они при этом ни изощрялись, – всего лишь жалкие потуги забыться, не выходя за пределы порочного круга – питаться, чтобы жить, и жить, чтобы питаться... Как по мне, то не может быть страшнее потери!
Мы – люди, и наша судьба, наше предназначение – учиться ради открытия всё новых и новых непостижимых миров.
– Что, новые миры – это реальность? – спросил я недоверчиво.
– Глупый ты! Мы ещё только в самом начале пути. Видение доступно лишь безупречному воину. Закали свой дух и стань таковым. Тогда, научившись видеть, ты узнаешь, что непознанным мирам нет числа и что все они – здесь, перед нами.
←К оглавлению |
Вверх |
Далее |