← К оглавлению |
Карлос КАСТАНЕДА - КНИГА 3. ПУТЕШЕСТВИЕ В ИКСТЛАН |
Передо мной стоял старик-индеец.
– Мне говорили, сэр, что вы большой знаток растений, – сказал я.
Буквально за минуту до этого мой приятель, который нас свёл, куда-то ушёл, и нам не оставалось ничего другого, кроме как представиться. Старик сказал, что его зовут Хуан Матус.
– Кто говорил, твой приятель, что ли? – небрежно поинтересовался он.
– Да.
– Что ж, я в самом деле собираю растения, вернее, они мне позволяют себя собирать, – мягко произнёс он.
Мы стояли в зале ожидания автобусной станции в Аризоне. Я спросил по-испански, не согласится ли он ответить на некоторые вопросы. Сказано это было очень официально и звучало так:
– Не позволит ли благородный господин (кабальеро) задать ему несколько вопросов?
Слово «кабальеро» происходит от испанского «кабальо» – лошадь – и буквально переводится как «всадник-дворянин».
Старик ехидно посмотрел на меня и с широкой улыбкой произнёс:
– Всадник без коня. Я же тебе сказал: меня зовут Хуан Матус.
Его улыбка мне понравилась. Я подумал, что он, должно быть, умеет ценить прямоту, и решил без обиняков изложить свою просьбу. Я сказал, что меня интересует всё, что связано со сбором и изучением лекарственных растений, в особенности – всё то, что касается использования галлюциногенного кактуса пейота, которым я довольно долго занимался в Лос-Анжелесском университете.
Сказано это было довольно сдержанно, с достоинством и, как мне показалось, весьма убедительно. Я решил, что представился достаточно солидно и впечатление произвёл внушительное.
Старик медленно кивнул. Его молчание меня ободрило, и я добавил, что для нас обоих, вне всякого сомнения, было бы полезно как-нибудь встретиться и потолковать о пейоте.
Но тут он поднял голову и взглянул мне прямо в глаза. Это был жуткий, устрашающий взгляд, хотя в нём не было ни гнева, ни угрозы. И всё же этот взгляд буквально пронзил меня насквозь. Я словно онемел, моя болтовня мгновенно оборвалась. На этом мы расстались. Однако перед уходом старик всё же несколько меня обнадёжил, сказав, что я могу как-нибудь заехать к нему в гости.
Чтобы оценить должным образом, насколько сильно подействовал на меня взгляд дона Хуана, нужно представить себе всю его уникальность в контексте моего жизненного опыта. Дело в том, что к тому времени, когда я взялся за изучение антропологии и встретился с доном Хуаном, мне уже довелось как следует «покрутиться» в жизни, и в этом плане я чувствовал себя достаточно искушённым. С тех пор, как я покинул дом, прошло много лет, и я считал, что вполне могу о себе позаботиться. Всякий раз, когда мне приходилось сталкиваться с какими-либо препятствиями или чьим-то противодействием, я неизменно умудрялся то ли найти обходные пути, то ли добиться своего лестью, обманом, хитростью. Иногда я шёл на компромиссы, иногда – спорил, иногда – злился. Если ничто не помогало, можно было прибегнуть к жалобам и нытью – часто это срабатывало. Другими словами, в любых обстоятельствах у меня в запасе всегда был какой-нибудь ход, и никогда ни одному человеку не удавалось осадить меня так быстро и основательно, как это сделал в тот день дон Хуан одним только взглядом. Причём дело было не только в том, что я замолчал – мне не раз доводилось, не проронив ни единого слова, выслушивать уважаемых мною оппонентов, вступать в пререкания с которыми я не мог себе позволить. Но мысли мои в таких случаях всё равно были исполнены гнева и раздражения. Взгляд же дона Хуана подействовал на меня настолько оглушающе, что я на какое-то время утратил даже способность к сколько-нибудь связному мышлению.
Я был настолько заинтригован необычайной силой этого взгляда, что решил во что бы то ни стало встретиться со стариком ещё раз.
Полгода я готовился, перечитывая всё, что смог найти, об использовании пейота американскими индейцами, обращая особое внимание на материалы, касавшиеся пейотного культа индейцев Великих Равнин. В итоге мне удалось познакомиться практически со всем, что когда-либо было написано на эту тему. Почувствовав, что готов, я снова отправился в Аризону.
Суббота, 17 декабря 1960
Чтобы отыскать дом дона Хуана, мне пришлось буквально провести опрос местного индейского населения, на что ушёл не один час и не один доллар. В конце концов, где-то к полудню, я всё же добрался до него и остановил машину перед дверью. Дон Хуан сидел на деревянном ящике из-под молочных бутылок. Он вроде бы узнал меня и помахал рукой, пока я вылезал из машины.
Мы обменялись любезностями, а потом я осторожно перевел разговор на цель своего приезда, сказав, что в прошлый раз был здорово сбит с толку. Я покаялся в том, что блефовал тогда, хвастая своими познаниями относительно пейота, на самом деле не зная ровным счётом ничего. Дон Хуан неотрывно смотрел на меня. Его глаза излучали доброту.
Потом я рассказал, как полгода готовился к этой встрече, изучая специальную литературу.
– И теперь я действительно довольно много знаю о пейоте, – заключил я.
Дон Хуан рассмеялся, усмотрев, очевидно, в моих словах что-то забавное, а я смущённо замолчал, чувствуя нарастающее раздражение.
Дон Хуан явно заметил мою реакцию и заверил меня, что, несмотря на самые лучшие побуждения, подготовиться к нашей встрече у меня не было никакой возможности.
Я прикинул, не спросить ли о скрытом смысле этого утверждения, если таковой имеется, но решил воздержаться. Однако дон Хуан, словно уловив моё настроение, сам объяснил, что имеет в виду. Он сказал, что я напомнил ему историю об одном правителе некоторого государства, который преследовал людей, относившихся к определённой категории. Эти люди ничем не отличались от своих преследователей, кроме одного – отдельные слова они произносили по-своему. И это их, естественно, выдавало. Правитель расставил на всех дорогах и перекрёстках посты, которые должны были требовать от каждого прохожего произнести контрольное слово. Тех, кто выговаривал его как положено, отпускали, а тех, кто произносил иначе, убивали на месте. И вот однажды один молодой человек из числа преследуемых решил подготовиться к тому, чтобы миновать посты. Для этого он начал учиться нужному произношению контрольного слова.
С широкой улыбкой дон Хуан сказал, что на это у молодого человека ушло как раз «полгода». И вот настал день великого испытания. Молодой человек уверенно подошёл к заставе и стал ждать, пока часовой задаст ему вопрос.
Тут дон Хуан выразительно умолк и взглянул на меня. Пауза была явно наигранной и показалась мне приёмом довольно банальным, но я не подал виду, поддерживая игру. Что будет дальше, мне было хорошо известно – это был старый анекдот о евреях в Германии. Чтобы выявить еврея, человека заставляли произносить определённые слова. В этом анекдоте молодой человек попадался, потому что часовой забыл контрольное слово и попросил произнести другое, похожее, но которое тот выговаривать не умел.
Дон Хуан, казалось, ожидал, пока я спрошу, что было дальше. Что я и сделал, притворяясь, что меня в самом деле интересует продолжение истории:
– Что же с ним случилось?
– Молодой человек был очень хитёр, – ответил дон Хуан, – он понял, что контрольное слово вылетело у часового из головы, и прежде, чем тот успел что-либо сказать, признался, что готовился целых полгода.
Он снова замолчал, глядя на меня с озорным блеском в глазах. На этот раз перевес явно был на его стороне. Признание молодого человека было чем-то новеньким, и теперь уже я действительно не знал, чем закончится история.
– Так что же всё-таки с ним случилось? – спросил я, теперь уже с неподдельным интересом.
– Как что? Разумеется, его тут же убили, – ответил дон Хуан и залился раскатистым хохотом.
Мне понравился этот новый ход, а ещё больше понравилось, как лихо он связал старый анекдот с моим собственным поведением. Похоже, дон Хуан специально всё это придумал. Конечно, он надо мной потешался, но как тонко и артистично! Я тоже засмеялся.
Потом я заявил, что, наверное, в самом деле глупо выгляжу, но мне действительно очень хочется знать всё, что касается растений.
– Я люблю ходить пешком, – сказал он.
Я решил, что он не хочет отвечать и потому меняет тему. Мне не хотелось быть назойливым.
Он спросил, не хочу ли я отправиться с ним в небольшой поход по пустыне. Я с готовностью заявил, что такая прогулка, безусловно, доставит мне удовольствие.
– Только это будет не прогулка, – предупредил он.
Тогда я сказал, что в отношении работы с ним настроен весьма серьёзно. Мне нужна любая информация об использовании лекарственных растений, и я готов заплатить ему за то время и усилия, которые он на меня затратит.
– И сколько ты собираешься мне платить?
В его голосе проскользнула нотка алчности.
– Сколько ты сочтёшь нужным.
– Тогда за моё время ты будешь платить мне своим временем, – произнёс он.
Я подумал, что он – явно со странностями, и ответил, что не понимаю. Он объяснил, что о растениях вообще нечего рассказывать, поэтому брать с меня за это деньги для него немыслимо.
Он пронзительно посмотрел на меня, нахмурился и спросил:
– Слушай, чем это ты всё время занимаешься в кармане? Уж не ласкаешь ли своего бобика?
В необъятном кармане моей штормовки лежал блокнот, и я вслепую непрерывно записывал в него наш разговор. Когда я объяснил дону Хуану, в чём дело, он от души расхохотался.
Я сказал, что просто не хотел действовать ему на нервы.
– Пиши, если хочешь, – разрешил он, – ты не действуешь мне на нервы.
Мы бродили по окрестной пустыне, пока почти совсем не стемнело. Дон Хуан не показал мне ни одного растения и вообще не сказал ни слова на эту тему. Наконец мы остановились передохнуть возле каких-то больших кустов.
– Растения – очень занятные существа, – сказал дон Хуан, не глядя на меня, – они живые и всё чувствуют.
Едва он это произнёс, как сильный порыв ветра пронёсся по пустынному чапаралю. Кусты громко зашелестели.
– Слышишь? – спросил дон Хуан. – Листья и ветер со мной соглашаются.
Он сложил правую ладонь лодочкой и приставил к уху, как бы для того, чтобы лучше слышать.
Я засмеялся. Прежде чем познакомить меня с доном Хуаном, мой приятель предупредил, что старик со странностями. И теперь я решил, что «соглашение с листьями» – одна из его эксцентричных, шуток.
Мы прошли ещё немного, но дон Хуан по-прежнему не показывал мне и не собирал никаких растений. Он просто скользил сквозь кустарник, слегка прикасаясь к ветвям. Затем он остановился, присел на камень и велел мне отдохнуть и осмотреться.
Но я был настроен на беседу и ещё раз напомнил ему, что меня очень интересуют растения, особенно пейот. Я снова предложил ему плату за информацию.
– Не нужна мне никакая плата, – сказал он. – Спрашивай о чём угодно. Я расскажу тебе то, что мне известно, а после объясню, что со всем этим делать.
Дон Хуан поинтересовался, устраивает ли меня такой вариант. Я был доволен. Но потом он добавил загадочную фразу:
– Только вряд ли о растениях можно что-то узнать, ведь о них нечего сказать.
Я не понял, что он сказал, или что он имел в виду.
– Что ты сказал?
Он трижды повторил ту же самую фразу. Как только дон Хуан замолчал, из-за холмов вынырнул военный самолёт. Он пронёсся над нами на бреющем полёте, сотрясая всю округу рёвом двигателей.
– О! Слышишь, как мир со мной соглашается? – сказал дон Хуан, приставив к уху левую ладонь.
Дон Хуан казался мне весьма занятным человеком. К тому же он так заразительно смеялся.
– Дон Хуан, ты родом из Аризоны? – спросил я, чтобы вновь навести разговор на возможность получить от него интересующую меня информацию.
Он взглянул на меня и утвердительно кивнул. В его глазах появилась усталость. Между нижними веками и зрачками блеснули белки.
– Ты родился в этих местах?
Он снова молча кивнул. Жест был вроде бы утвердительным, и в то же время рассеянным, как у человека, глубоко погружённого в свои мысли.
– А ты-то сам откуда? – спросил дон Хуан.
– Из Южной Америки.
– Южная Америка большая. Ты что, родился во всей сразу?
Он вновь посмотрел на меня, блеснув глазами.
Я начал было объяснять ему обстоятельства своего рождения, но он перебил меня:
– В этом смысле мы с тобой похожи. Вообще-то я – яки из Соноры. Но сейчас живу здесь.
– Правда? А я родом из...
Он не Дал мне договорить.
– Знаю, знаю. Ты – тот, кто ты есть, родом оттуда, откуда ты родом, так же, как я – яки из Соноры.
Меня вновь поразил его ясный взгляд, а от смеха я почему-то почувствовал неудобство, словно дон Хуан уличил меня во лжи. Это было какое-то неопределённое чувство вины. Как будто дон Хуан знал обо мне нечто такое, чего не знал я сам или в чём не хотел признаваться.
Мне становилось всё более не по себе. Дон Хуан, видимо, это заметил, и спросил:
– Как насчёт того, чтобы поужинать в ресторане?
Мы вернулись к его дому, а потом поехали в город. По дороге я почувствовал некоторое облегчение, но полностью расслабиться мне всё же не удалось. Я ощущал как бы нависшую надо мной угрозу, но никак не мог понять, в чём дело.
В ресторане я хотел угостить дона Хуана пивом, но он отказался, сказав, что вообще не пьёт, даже пива. Я не поверил и внутренне усмехнулся: мой друг, который нас познакомил, говорил мне, что «старик, как правило, обычно малость не в себе». Но даже если дон Хуан лгал насчёт того, что не пьёт, это меня ничуть не беспокоило. Всё равно он мне нравился, в нём было что-то, что меня успокаивало.
На моём лице, видимо, было написано недоверие, так как дон Хуан объяснил; что в молодости пил довольно много, но однажды взял и бросил.
– Люди, как правило, не отдают себе отчёта в том, что в любой момент могут выбросить из своей жизни всё, что угодно. Вот так.
И дон Хуан щёлкнул пальцами, как бы демонстрируя, насколько просто это делается.
– Ты думаешь, так легко бросить пить или, скажем, курить? – спросил я.
– Ну конечно! – убеждённо воскликнул он. – Бросить пить или курить – вообще дело плёвое. Эти привычки – ерунда, ничто, если мы намерены от них отказаться.
В это мгновение кипяток в кофеварке весело забулькал.
– Слышишь? – воскликнул дон Хуан, блеснув глазами. – Кипяток со мной согласен.
И, помолчав немного, добавил:
– Человек может получать подтверждение от всего, что его окружает.
Тут кофеварка издала булькающий звук, напоминающий нечто не совсем приличное.
Дон Хуан взглянул на кофеварку и мягко произнёс:
– Спасибо.
Потом он кивнул и оглушительно захохотал.
Я был буквально ошеломлён. Смеялся он, пожалуй, слишком громко, но вся ситуация в целом меня чрезвычайно озадачила.
На этом наша первая встреча закончилась. У дверей ресторана я попрощался со своим «информатором». Я сказал, что мне ещё нужно заехать к друзьям и что хотел бы снова встретится с ним в конце следующей недели.
– Когда ты будешь дома? – спросил я.
Он окинул меня оценивающим взглядом и ответил:
– Тогда, когда ты приедешь.
– Но я не знаю точно, когда смогу приехать.
– Приезжай, когда сможешь, и не беспокойся.
– А если тебя не будет дома?
– Буду, – с улыбкой ответил он, повернулся и зашагал прочь.
Я догнал его и спросил, не возражает ли он против того, чтобы я взял с собой фотоаппарат и сфотографировал его самого и его дом.
– Исключено, – ответил дон Хуан, нахмурившись.
– А магнитофон хоть можно?
– Боюсь, что с магнитофоном дело обстоит точно так же.
Мне стало досадно. Я разозлился и заявил, что не нахожу в его отказе никакой логики.
Дон Хуан отрицательно покачал головой.
– Забудь об этом, – властно сказал он. – И, если хочешь иметь со мной дело, никогда больше не вспоминай.
Я сделал слабую попытку настаивать, объясняя, что фотографии и магнитофонные записи необходимы мне в работе. Дон Хуан сказал, что во всём, что мы делаем, по-настоящему необходимо лишь одно – «дух».
– Без духа человек ни на что не годен, – заявил он. – А у тебя его нет. Вот это должно тебя беспокоить, а вовсе не фотографии.
– Что ты име...
Он не дал мне договорить, взмахом руки прервав на полуслове, но, отойдя на несколько шагов, обернулся.
– Приезжай обязательно, – сказал он вполголоса и помахал рукой на прощанье.
← К оглавлению |
Вверх |
Далее |